Мы никогда не умрем (СИ)

«Мартин, ты что, правда надеешься с ними договориться?»

«Я что, дурак?»

— Риш, пожалуйста. Со мной все будет в порядке, только ты должна уйти, иначе мы оба пострадаем.

Риша несколько секунд смотрела на него, а потом развернулась и пошла. Сначала медленно, потом все увереннее.

«Умница, девочка, — подумал Мартин, оборачиваясь к преследователям. — Вик, послушай…»

«А мне не надо ничего объяснять, Мартин».

«Прости».

— Что вам нужно? — спокойно спросил Мартин, подходя к поджидавшей его компании.

— С тобой хотели поговорить. Поэтому подружка твоя пускай уходит, все равно она никуда не денется.

— И о чем вы хотели поговорить?

— Ты себе не ту подругу выбрал.

— Тебя как зовут? — миролюбиво спросил Мартин.

Он знал, как зовут собеседника. Вадиму было лет пятнадцать. Высокий, жилистый, с удивительно неприятным лицом. Мартин подумал, что он похож на шакала или гиену — огромный рот, маленькие глаза, приплюснутый нос. И мелкие, будто заостренные желтые зубы, которые становилось видно, когда он ухмылялся.

От всей компании ощутимо пахло перегаром. Был еще один запах, сладковато-травянистый, которого Мартин не мог опознать. Но он догадывался, в чем дело — глаза у компании были абсолютно дурные.

— Вадим меня зовут. А тебя Витьком, так?

— Так. Я давно дружу с этой девочкой, и не слышал про нее ничего плохого. Я редко выхожу с хутора. Расскажи мне, Вадим, почему мне не стоит с ней дружить, — Мартин врал, сохраняя ледяное спокойствие и не забывая играть в детскую наивность.

Риша должна была побежать. До хутора оставалось недолго, минут пятнадцать хода. Если бегом — минут семь. И она должна была добежать.

— Шлюха она, как и ее мамаша, — Вадим зло сплюнул в пыль.

— Я не знаю, что это значит, — продолжал прикидываться блаженным Мартин.

— А мне кажется, что знаешь.

— Ей десять лет, мне восемь. Если я правильно понял, что вы имеете ввиду, то нам физически незачем… ничего такого знать. — Мартин внутренне поморщился от слишком сложной, ломающей образ фразы, и чтобы сгладить впечатление попытался сделать глупое лицо.

— Ты говори-ка давай как человек, ничерта непонятно.

— Говорю, маленькая она еще юбку задирать.

— Скажешь тоже, маленькая, — в глазах Вадима мелькнуло какое-то подобие симпатии. — Рассказать тебе, как мы в прошлом году…

Мартин почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Тело, в котором он был заперт, условность возраста, которой он был ограничен, связали его руки ледяной колючей проволокой. Он продолжал изображать заинтересованность, но на его лице все больше и больше проступала леденящая ненависть. Слова доносились словно сквозь туман, обрывками.

— Ничего не сделали…

«Мартин!»

— Потрогали немного, подумаешь…

«Мартин, Мартин, ты меня слышишь?!»

— А писку было, будто и правда…

На дороге, в пыли, прямо у его ботинка лежал длинный, ржавый гвоздь.

«Мартин!..»

— Ну, что ты скажешь? Понял теперь, с кем общаться не нужно?

— Понял, — ровно ответил Мартин, улыбаясь. — С выродками вроде тебя.

Гвоздь удобно лег в руку. Он был шершавым и горячим от нагревшего его солнца.

— Ты, гаденыш…

— А теперь ты меня слушай, — Мартин уклонился от одного из друзей Вадима, пытавшихся схватить его за руку. — Если ее отец обо всем узнает, ты не доживешь до вечера. Вы четверо. Не доживете. А я клянусь тебе, что он узнает, если ты еще раз появишься рядом с ней.

— Я думал, с тобой можно договориться, — разочарованно протянул Вадим.

Впрочем, напасть на ребенка он почему-то не решался.

— А может быть… — меланхолично сказал Мартин, глядя, как Вадим наклоняется, чтобы что-то еще ему сказать. — Я сам тебя убью.

Он протянул руку, словно хотел толкнуть Вадима в плечо. Гвоздь вошел удивительно легко, почти без сопротивления, и Мартин не смог сдержать улыбку — так восхитительно, завораживающе приятно качнулась темнота в его душе.

На серой футболке стремительно расплывалось темное пятно.

А потом улыбка погасла.

«Прости, я тебя подвел».

«Ты… все правильно сделал», — прошептал Вик.

Он смутно понял, что рассказывал о Рише Вадим. Понял, почему Мартин не сдержался. И понял, что выбора у них обоих не было. Снова.

А еще Вику было страшно. Мартин не пытался больше уклоняться или хотя бы прикрываться от ударов — он смеялся. И смех был жуткий, каркающий и безумный. Взрослый.

Вся боль, все отчаяние, вся беспомощность и весь побежденный страх звучали в этом смехе.

— Ну его, припадочного! — раздался сквозь красную пелену голос.

Мартин не заметил, как остался один. Убедившись, что никто его не видит, он опустился на колени и уставился на пыль, в которую падала кровь с разбитого носа. А боли почему-то совсем не было.

…

Домой Мартин пришел через лес. Неподалеку, он знал, был небольшой ручей с чистой ледяной водой. Там он умылся и застирал рубашку. Он хотел поспешить к Рише, но рассудил, что его отец для нее не опасен, а вот увидев его в крови она обязательно испугается.

Он дошел до дома, когда солнце уже клонилось к горизонту. Залез в окно, как-то отстраненно отметив, что это делать стало сложнее.

В комнате никого не было. Дверь была на месте. Мартин почувствовал, как в опустошенном яростью сознании прорастает ядовитый страх.