Мы никогда не умрем

«Да», — ответил он, не оборачиваясь.

Вик видел в полутьме только абрис его профиля.

— Прости меня. Я не знал.

«Тебе… не нужно извиняться. Нужно было признаться раньше».

— Нет. Не нужно было вообще говорить. Я и правда влюбленный дурак.

Мартин провел ладонью по лицу, стряхивая все слова, которые хотел сказать Вику. И сказал совсем другие. Правдивые и злые.

«Нет. Ты прав, не нужно скрывать такое… и так долго. Я слишком долго верил в то, что я человек, и совсем забыл, кто я на самом деле».

— Мартин, что ты говоришь?!

«Болезнь, Вик. Безумие. Я думал, это произойдет позже, но теперь мне кажется, так правильнее… Я думаю, мне нужно тебя покинуть».

Мартин говорил это, и надеялся, что друг поймет его и не посчитает это истеричной выходкой отвергнутого человека. Он давно обдумал это решение, и искренне считал его правильным.

— Покинуть?! Вот значит как?!

Злость, та самая, черная и липкая, ледяная, тщательно подавляемая, сыто растекалась в крови. Вику казалось, что если он сейчас посмотрит на свои вены, то они будут черными под тонкой, белой кожей.

— Так ты так просто меня бросишь?! Уйдешь в свою темноту, растворишься и оставишь меня барахтаться в этом дерьме одного?!

«Вик, прекрати, — поморщился Мартин. — Зачем я тебе теперь? Я мешаю тебе жить. У тебя теперь есть настоящие друзья, а не голос в голове. Ты ведь сам это почувствовал, верно? Ты же не сразу смог признаться».

— Знаешь что, Мартин, если тебе так хочется — проваливай куда тебе угодно, — прошипел он, рывком садясь на кровати. — Но позволь мне самому решать, кто мне нужен, а кто нет. Я поговорю с ней, все ей объясню, расскажу, что ты для нее сделал, и она…

«Не смей, слышишь! Оставь мне хоть каплю самоуважения. Мне не нужно такого признания».

— Но тебе плохо.

«Да, мне, черт возьми, не очень приятно, не стану отрицать. Я любил ее и буду любить. И то, что она посчитала меня изъяном твоего сознания… но это не имеет значения. Она имела на это право, такое же, как имеешь ты. Она вовсе не обязана меня любить или принимать».

— Я тоже не обязан любить ее и принимать.

«Вот поэтому я и хочу уйти! Черт возьми, Вик, ты понимаешь, в каком я положении оказался?»

— Да, я… я что-нибудь придумаю… не уходи, Мартин. Ты же обещал, — тихо попросил его Вик, чувствуя, как на месте злости остается морозная беспомощность.

Что он мог ответить? Настаивать? Уйти тихо и не прощаясь?

Вик будет жить без него. Он давно не ребенок, которого нужно кормить и наставлять, но Мартин оставался рядом и не для этого. И если когда-то он схватился за мысль о гусином пухе, как за единственный ориентир, то теперь вдруг оказалось, что ему хотелось чего-то большего. Риша сумела вытащить это на свет, сунула Мартину под нос, заставила смотреть.

Он вдруг подумал, что Рише пошли бы светлые волосы.

Что он мог ответить?

«Не уйду», — вздохнул Мартин, откидываясь в кресле.

— Мартин, что мне делать? Посоветуй мне, ты ведь всегда умел… делать так, чтобы все было правильно.

«А что ты должен делать, Вик? Люби ее, как любил до этого».

— Я не могу, Мартин… Это неправильно…

«Но ведь ты любишь ее. Ты сам это знаешь. И никуда эта любовь от ее слов не делась», — тихо сказал он, вставая с кресла и подходя к проему.

— Люблю. Давно, и теперь я это лишь отчетливее чувствую… Когда понял, как именно и как сильно я ее люблю.

Мартин прикрыл глаза. На лице он чувствовал знакомое тепло, сухое и ровное, словно от прогретого солнцем дерева.

Вик не врал ни ему, ни самому себе — он любил Ришу, по-настоящему, тепло и нежно, как только и умеют любить в первый раз люди с добрым сердцем.

— И этим предаю тебя, — повеяло из проема холодом.

«Не говори глупостей. Тебе не нужно выбирать между нами, тебе не нужно ни от кого отказываться».

Мартин верил в то, что говорил. И все же он почувствовал, что только что совершил ошибку. Чувство это тянуло тоской и холодом где-то у сердца и кололо кончики пальцев. Но вместо того, чтобы отказаться от своих слов, вместо того, чтобы попытаться исправить эту мнимую ошибку, он протянул руку к проему и, прикрыв глаза, сжал пальцы вокруг запястья Вика, не то поддерживая его, не то останавливая его от какого-то шага.

…

Вик лежал без сна всю ночь, глядя пустыми глазами в потолок. Ему казалось, что утро никогда не настанет, не взойдет солнце и не вызолотит снег. Всегда будет тихая, зимняя ночь, и небо, расшитое бисером звезд.

Но утро настало. И Риша ждала его у забора. Она с улыбкой поцеловала его в щеку и привычно взяла его за руку.

Она снимала одну перчатку, чтобы это сделать, и даже на холоде ее пальцы были обжигающе-теплыми. И от этого солнце светило ярче.