Мы никогда не умрем

Мартин вспомнил удивление Риты, когда она проснулась и почувствовал, как в душе поднимается темная и густая горечь. Вот почему Риша ему врала. Потому что это удивительно, ненормально, вести себя по-человечески. Это удивительно — сострадать.

Рита скоро перестала дрожать. Сильный запах перегара мешался со сладковатым запахом травы, не выветрившейся ванилью и пропитавшим пальто куртку и волосы дымом дешевых сигарет с вишней.

— Прости, — сказала она, отстраняясь. — В общем, скажи ей, что если она меня ненавидит — это ее дело, но мне правда жаль. Я не хотела, чтобы было… так. Чтоб у вас… все хорошо было, ладно?.. И не надо меня провожать.

Рита уже гораздо увереннее пошла к школьной ограде, и Мартин заметил, что скрип ее каблуков на снегу складывается в маршевый ритм. Он стоял неподвижно, и чувствовал, как в воздухе тает след ванильных духов.

А солнце всходило, обливая улицу безжалостным светом. Нужно было уходить, скоро начнутся занятия, а ему совсем не хотелось с кем-то встречаться.

Но почему-то Мартин не мог сдвинуться с места. Он стоял, глядя пустыми глазами на снег у себя под ногами, и ни одной мысли в этот момент не было у него в голове, только звенящая, белоснежная пустота.

Действие 9 Теплая ткань

Теперь ты отбросил очки твоей личности, так взгляни же разок в настоящее зеркало!

Это доставит тебе удовольствие.

Г. Гессе

Вик читал, закинув ноги на подлокотник. Рядом привычно курила очередную сигарету и читала очередной любовный роман Вера. В библиотеке было тихо, только иногда раздавалось легкое шипение гаснущего уголька. Мартин дремал в кресле, предоставив Вику знакомиться с творчеством Верлена в одиночестве.

Вик смотрел на переплетение строчек, пытаясь отдаться узору слов и ритмов, но у него никак не выходило это сделать.

— Вера, почему люди кругом такие беспросветные уроды? — наконец не выдержал он и захлопнул книгу.

— Как ты думаешь, почему я провожу молодость в школьной библиотеке? — не поднимая глаза от книги, ответила она.

— Хочешь сказать — почему ты провела молодость в школьной библиотеке? — не сдержался Вик.

— Но иногда эти, с той стороны, проникают сюда, трогают руками мои книги и хамят. Нет в мире никакого совершенства, — тяжело вздохнула Вера.

Вик все чаще думал о том, что ему тоже стоит закрыться где-нибудь с креслом и книгами, и желательно дверь досками заколотить. Самые здравомыслящие люди, которых он знал, поступали именно так.

— Ты пойдешь на генеральный прогон?

— «Дождей»? Это где ты будешь по сцене ходить и руки заламывать, а рядом с тобой эта девочка будет ходить и руки заламывать, а вокруг тебя…

— Будет несколько статистов, и они будут руки заламывать, да, именно туда.

— Что-то не очень хочется.

— Мне тоже, — признался он.

Прогон должен был состояться через несколько дней. Сроки поджимали, Риша прекрасно воплощала Офелию, но не всегда справлялась с истеричной воодушевленностью Эспуар. Рита и Матвей были единственными, кто научился безукоризненно выполнять вальсовые фигуры, остальные сбивались сами и сбивали остальных. Вик, видя в какое отчаяние это приводит Ришу попросил Мартина поговорить с Мари. Но ни его дипломатичность, ни обаяние, ни убедительные доводы цели не достигли — она отказывалась упрощать узор танца и облегчать своим подопечным жизнь.

Между тем напряжение нарастало день ото дня.

Рита хорошо танцевала и вкладывала душу в свою роль, но во время последней репетиции внезапно оттолкнула Вика, который должен был взять ее за руку, крикнула: «Да пошли вы все!» и выбежала из зала. Вик меланхолично потер плечо, куда пришелся довольно болезненный толчок, и меланхолично сказал: «Нисколько ее не осуждаю».

Девушка, которая так упорно звала себя «Свора», что даже тетради подписывала этим именем, в середине репетиции внезапно села на пол и разразилась истерическим смехом.

Матвей во время репетиции финального суда над Эспуар запутался в плаще и упал со сцены вместе со стоящей рядом Летой. У девушки на лице остался кровоподтек. Она не вернулась на следующую репетицию, и через два дня тоже. Мари нервничала все сильнее. Скоро должна была состояться премьера в ее университете. Вик смотрел на все это и все больше ненавидел красный занавес, когда-то так вдохновивший Ришу.

Вера вдруг отложила книгу и внимательно посмотрела на него. Глаза у нее были усталые.

— Ты нервничаешь, да? Твой папа… знает, что скоро прогон?

— Мы с отцом разговариваем раз в месяц. Обычно он требует у меня денег, когда у него кончаются. Потом пытается меня догнать и избить, падает… чаще всего случайно, а потом показывает синяки каждому, кого встретит, и рассказывает, что я его избиваю и краду у него деньги, — равнодушно сказал Вик.

— Не повезло тебе, приятель, впрочем, тебе повезло больше, чем некоторым. Тебе нравится эта… режиссер?

— Мари? Нет, Мари мне не нравится. Мне не нравится театр, я ненавижу свою роль, терпеть не могу эти репетиции до позднего вечера и вообще в гробу я видал такое искусство.