Мы никогда не умрем

Улыбнувшись, Вик кончиком пальца стер серый след у ее губ. Улыбка вышла такой, как хотела Мари — ледяной. Высокомерной.

— И если ты — Бог, я буду твоей святой, — сообщила она, отворачиваясь к сцене.

Танец Теней закончился. Офелия выходила на сцену.

Пьеса шла так, как должна была идти. Мартину, который наблюдал за всем со стороны, казалось, что все актеры остались за кулисами. Вот они стоят, неверные тени, очертания людей. А на сцене танцует, читает стихи и захлебывается монологами их Тьма.

Вик так боялся увидеть Ришу в призрачном платье, окончательно, безвозвратно мертвую Офелию, но, когда она переоделась и вышла, он не почувствовал ничего. Виконт знал, что она умрет.

— Финальный танец Офелии и Виконта. Давайте, котята, не будем подводить друг друга, — раздался голос Мари откуда-то снаружи.

Не было никакой Мари. Де Мертей не была сегодня их Богом и не могла быть. Потому что Виконт точно знал, что он сегодня — единственное божество.

Свет на сцене сменился с серого на лиловый. Риша стояла посреди сцены, и пятна света лежали на ее лице, словно синяки.

Вик почувствовал, как Мартин сжал косяк.

«В чем дело?..»

«Это… я уже видел…»

Это для Вика Риша была Офелией. Мартин видел свой худший кошмар, всплывший на поверхность.

Далекий, похороненный еще в детстве. Давно, как он думал, пережитый.

Она стояла на темной сцене, освещаемая лиловыми сполохами. Тяжело дышала, и дорожки черных слез на ее лице влажно блестели в мертвом свете.

«Она ошибётся», — внезапно сказал Мартин.

Он чувствовал, как на запястьях сжимаются ледяные браслеты кандалов.

«Что?..»

«Она должна крикнуть „Виконт!“ Она сейчас ошибется».

«И что же она скажет?» — с неожиданной для себя иронией спросил Вик.

«Она скажет „милорд“».

«Что еще за фантазии?»

— Виконт! — закричала девушка на сцене, исчезая в алых вспышках света.

Мартин провел ладонью по лицу, стряхивая наваждение.

«Прости, я, кажется, тоже нервничаю», — коротко сказал он.

Вик, кивнув, поднялся на сцену.

Риша протягивала к нему руки, и кровь на бинтах, обвивших ее запястья, казалась черной. Он с издевательским поклоном протянул ей руку в ответ.

Они начали танец в полной тишине. В этой сцене не было ни стука каблуков, ни музыки, ни диалогов. Риша скользила по сцене, сбросив туфли, чтобы не издавать ни звука. Она смотрела на него с выражением победившего отчаяния, и Вик видел, как по нарисованным черным следам текут настоящие слезы.

Он не смог бы доиграть эту сцену. Риша упала в своего персонажа, как в ледяной омут, растворилась в нем. И с любимого, знакомого с детства лица на Вика смотрела взрослая, отчаявшаяся и безнадежно мертвая женщина.

Но Вик еще до выхода полностью отпустил себя. Позволил Виконту с его ледяной улыбкой занять сознание, как когда-то занимал его Мартин. И Виконт чертил в неверных красно-лиловых вспышках причудливые узоры, заставляя девушку кружить по сцене, полностью лишив ее собственной воли.

Вик не слышал, когда зазвучала музыка. Виконту не нужны были такты, он рассказывал историю. Историю о том, как он то отталкивал Офелию, то притягивал к себе так, будто собирался сделать их неразделимыми. Как он гладил ее по лицу сведенными судорогой пальцами, словно пытаясь сорвать с нее маску. Как касался ее ключицы слева, желая вырвать сердце.

Рише это нужно. Нужна Офелия… которая не существует без Виконта.

Алые сполохи плясали по его лицу и, теряясь в белых глазах, делали их красными.

В его руках билась, угасая в ворохе окрашенных карминным светом белых кружев, незнакомая девушка, которую он почти ненавидел.

Потому что бывают моменты, когда любовь не способна ничего решить.

Мартин молчал, опасаясь спугнуть этот ледяной транс.

Риша замерла в его руках, а потом начала медленно оседать на пол. Он, держа ее за руку, медленно опускался вместе с ней. Когда свет погас, Вик нависал над ней и улыбался так, словно собирался вцепиться ей в горло.

Алый платок на его шее касался ее лица, как стекающая с перерезанного горла кровь.

Мартин понял, что хотела показать Мари.

Она прекрасно понимала, что найти по-настоящему талантливых людей в первой попавшейся деревне не сможет. Понимала, что даже если ей удастся найти кого-то, способного воплотить замысел, понадобится долгая подготовка, а не сразу начатые репетиции серьезной пьесы.

Поэтому она создала историю, которая рассказывала себя сама. Научить Риту стучать каблуками по сцене и взмахивать черным плащом в сером свете было легче, чем научить играть по-настоящему хорошо. Заставить Вика примерить на себя роль беспощадного мерзавца, разбудив в нем подавляемую тьму оказалось достаточно, чтобы скрыть то, что для роли ему не хватало опыта.

Разглядеть в Рише беспомощность, доведя ее виктимность до абсурда, создать образ, который практически не требует усилий, заключить ее в оковы красно-лиловых вспышек было достаточно для того, чтобы пьеса напилась шелковой крови алого платка и ожила.

«Вик…» — позвал Мартин, в тщетной надежде спугнуть этот морок.

Сцена погрузилась в темноту. До выхода Китти у них было восемнадцать секунд. Вик должен был отползти к краю сцены, а Риша отойти за занавес.