Мы никогда не умрем

Эта весна напоминала затишье перед грозой. Вику казалось, что с его запястий соскользнули шелковые ленты, которые почти неощутимо, мягко управляли его движениями все эти месяцы. Когда Мари и ее театр исчезли из их жизни, дни наполнились каким-то новым, простым и понятным смыслом.

Вик сказал Мартину о своем намерении поступать в медицинское училище. Мартин долго отговаривал и даже обещал саботировать поступление, но Вик чувствовал, как в нем теплится робкая надежда, что это исполнение хоть одной мечты может оказаться правдой. И ничто не могло заставить его отступиться.

Мартин начал готовиться. Вера достала откуда-то целый ящик справочников и пособий. Вечера они проводили в библиотеке, и эти вечера были особенно уютными и немного грустными, потому что скоро им предстояла разлука.

Вик и не заметил, когда стал выше Веры. В уголках ее глаз появились первые ниточки морщин. Но она упорно продолжала звать его «малявкой» и смотреть так, словно он вот-вот попросит достать книгу с верхней полки, заставив подняться с кресла.

Весь мир вокруг стал каким-то зыбким и ненастоящим. А может быть, он впервые обрел свои реальные черты.

Однажды утром, выйдя на кухню, Вик встретился глазами с отцом, и понял, что перед ним сидит очень уставший человек на пороге собственной старости. И больше — никто.

«Ты можешь простить его?» — спросил Мартин, почувствовав этот момент.

«Нет. Но это и не нужно. Ни ему, ни мне. А ты?»

«Я никогда не прощаю таких вещей».

Вик только кивнул и вышел из кухни, забыв, зачем туда направлялся.

Его комната всегда была такой тесной? А эта чайка на шкафу — ее нарисовал Мартин, когда Вик был еще совсем маленьким — давно ли начала осыпаться белая краска?

Скоро он покинет эту комнату навсегда. Захочется ли ему оборачиваться? Захочет ли он вернуться?

Все-таки в этом доме он часто бывал по-настоящему счастлив. Поддавшись внезапному порыву, Вик открыл дверь шкафа, и посмотрев в зеркало позвал:

— Мартин!

Он стоял рядом. Вику казалось, что он видит его словно заключенным в почти невидимую белую рамку — очертания проема. Но это не имело значения. Зажмурившись, он сделал шаг вперед. Протянул руку.

Когда-то бабочки Мартина вились вокруг керосиновой лампы, и они были настоящими в тот момент, когда Вик на них смотрел.

Он Бог? Ему все можно?

Если бы это было так, он не стал тратить времени на глупости как Виконт.

Не открывая глаз, он сделал шаг вперед. Кончики пальцев коснулись чего-то теплого.

Он прижал ладонь к сухой шерстяной ткани. Протянул вторую руку.

Ткань жилета Мартина наощупь была мягче и тоньше ткани сюртука.

Мартин не исчезал, как раньше, он стоял рядом, и Вик чувствовал прикосновение теплой ладони к затылку. Стараясь не делать резких движений, он прижался щекой к плечу Мартина, сжав руки у него за спиной.

— Спасибо тебе, — тихо выдохнул он.

В этот момент все исчезло. Он обнимал пустоту, стоя посреди комнаты.

Мартин ошеломленно проводил ладонью по лацкану сюртука.

В этот момент все было настоящим — и он сам, и слова, которые сказал ему Вик.

…

Первые экзамены в школе начались в апреле, для Вика и Риши — одновременно.

На математике быстро решив задания из своего билета, он целиком решил билет Матвея и переписал его на два листа, на тот случай, если один отберут. Впрочем, он сомневался, что это произойдет. Подсовывая один из листов под билет, Вик с удивлением заметил, что Матвей сам почти решил первую половину задач.

В этот момент Вик почувствовал нечто вроде гордости. Пусть он когда-то, только начав учебу в школе просто цинично привязал Матвея к себе, чтобы он помогал ему в конфликтах, все же Вик потратил немало времени, объясняя ему каждую тему, раз за разом. Даже те вещи, которые казались ему очевидными. И теперь он видел, что это было не зря.

Наверное, что-то похожее чувствовал Мартин. Вик вдруг подумал, что ему бы очень хотелось, чтобы Мартин им гордился.

Всегда.

От экзамена по литературе и языку его освободили за участие в спектакле. Билеты на химии и биологии, необходимых для поступления, за него решил Мартин, который и собирался поступать. Увлекшись, он исписал на обоих предметах несколько лишних листов. Учитель только тоскливо посмотрел на аккуратные строчки формул.

— Это ты писал?

«Мартин, мы идиоты».

«Да, мы идиоты. Давай я решу этот маленький… конфликт. Скажи хоть слово о корках, Вик — и будешь выпутываться сам», — предупредил его Мартин.

«Молчу-молчу. Вообще-то я хотел спросить, не предложишь ли ты ему потанцевать под красивую песню о леди с зелеными рукавами».

«Непременно», — ответил Мартин, широко улыбаясь учителю.

— Да. Я.

— И весь год ты сдавал мне тетради с другим почерком?

— У меня раздвоение личности. Иногда я приличный человек с ровным почерком, а иногда неврастеник, и буквы у меня похожи на рыболовные крючки, — серьезно ответил Мартин.

«Я тебе это запомню!»

— Невовремя шутите, молодой человек.

— Я не шучу. Смотрите.

Мартин взял чистый лист, и твердым, каллиграфическим почерком написал посередине «Aliis inserviendo consumor».

Вик, решив не ломаться, повторил надпись прямо под первой.

— И что же ты написал?

— Светя другим — сгораю.