Мы остаёмся

Включила очень горячую воду: хотелось смыть всю грязь и мерзость этого дня вместе со страхом и воспоминаниями. Я так долго и крепко тёрла себя жёсткой Агушиной мочалкой, что кожа начала гореть. Тогда я уронила мочалку и замерла. Горячие струи лупили по голове и плечам, стекали по закрытым векам. Стиралка уютно гудела, шумела вода.

Я так перетрусила там, в заброшке, на краю провала! Наверняка, Горелов с Мироновым блефовали, но я-то испугалась по-настоящему. Выходит, всё-таки не хочу, как Серёжка?

Агуша пришла, когда я ещё плескалась. Она заварила чай и позвала ужинать. Я делала обжигающие глотки и куталась в толстый халат. Отопление давно отключили, в квартире было холодно.

– Что не ешь?

– Не хочу. В столовке ела, – соврала я.

– Это когда было-то! На вот хоть погрызи. – Агуша выложила на стол жёлтый пакет с сушками. Серёжкины любимые, ванильные… Горло перехватило. Я машинально хлебнула чай, обожгла язык и нёбо. Замерла, силясь унять боль сразу и во рту, и в сердце.

– У нас новые соседи. – Агуша ничего не заметила. Она достала из шкафа картонную коробку и перебирала в ней пакетики с семенами. – Говорят, у них мальчик больной, на коляске.

– Угу, я видела. – Я разломала сушку на четвертинки и положила их в кружку с чаем. Серёжка вечно поддразнивал за это, а мне нравились разбухшие кусочки, пропитанные сладкой жидкостью.

– Вроде, после несчастного случая обезножил. Бедный ребёнок, – вздохнула Агуша. Она говорила по-старушечьи «робёнок». Ага, прям несчастная деточка! Я вспомнила, как этот «робёнок» готов был броситься на меня с кулаками. Агуша покачала головой: – Горе-то какое, с детства не ходячий.

Может, для него и горе, но я бы с радостью согласилась на инвалидное кресло, если бы взамен брат остался жив.

– Как в школе-то? – спохватилась Агуша и уставилась на меня.

Я опустила взгляд в кружку. Вспомнила ухмылки «куриц», Мирошкины липкие пальцы и презрительный взгляд Платона. Не рассказывать же об этом бабке! Я потрогала языком пятачок обожжёной кожи на десне и буркнула:

– Нормально.

Разве она могла догадаться, что я вру? Не настолько хорошо она знала нас с Серёжкой.

– Ну и слава Богу! – Агуша удовлетворённо покивала. – А я на этой неделе на дачу собираюсь. Хочешь со мной?

– Потом как-нибудь, уроков много, – отмазалась я и тут же удивилась своим словам. Разве может быть какое-то «потом»? Разве моя жизнь не остановилась вместе с Серёжкиной? И бабка тоже… Дача, грядки! Его нет, а мы будем сажать картошку и полоть лебеду. Бред!

– Ну-ну. – Агуша в который раз задумчиво перетасовала пакетики. – Ну-ну…

Глава 7. Раздевалка

Раньше я боялась только темноты со вспышками и когда парни подходят слишком близко. Из-за этого и на школьные дискотеки не ходила, а не потому что мне нечего надеть, как трепались «курицы». Агуша с Серёжкой регулярно затаскивали меня в ТЦ и терроризировали продавцов, чтобы помогли выбрать вещи. Но за пределами школы я носила одни и те же джинсы, худи и рубашки-оверсайз, в которые можно закутаться и спрятаться от всех. И вообще, с моей внешностью, как ни наряжайся, всё равно получится пугало.

Так вот. Прежде я боялась темноты и близкого соседства с парнями. Теперь мне стало страшно идти через пустырь: вдруг за кустами затаились Горелов с Мирошкой? Схватят, начнут лапать, потащат в заброшку…

Ясно, что это бред, больно надо парням спозаранку тащиться куда-то и меня выслеживать, если я скоро сама приду в школу. И всё же я топталась у поворота на пустырь, делая вид, что жду кого-то, пока мимо не прошла компания мальчишек. Это были мелкие пацаны, класса из шестого, вообще не защитники, но я догнала их и пристроилась чуть позади. Рядом с народом было всё-таки спокойнее.

В раздевалке я столкнулась с Красько. Янка вплыла в облаке приторного аромата, но увидела меня и сморщила нос, как от вони. Ткнула в мою сторону пальцем с идеальным маникюром и с нервным смешком бросила своей свите:

– Смотрите, опять эта припёрлась! Эй, уродина, ты что тут забыла? Коррекционная школа не здесь!

Шестопал и Першина презрительно заухмылялись.

Я вздёрнула подбородок, чтобы казаться не сильно ниже Янки:

– За тобой зашла, тебе ведь тоже туда.

Красько и до того была какая-то взвинченная, а после этих слов молча ринулась вперёд и с силой толкнула меня в плечи. Я врезалась спиной в стену. Висевшие на ней плащи и куртки смягчили удар. Я машинально схватилась за них и сорвала с крючков, чья-то куртка накрыла меня с головой. В ту же секунду меня толкнули в бок и сбили с ног. На меня набросили ещё какую-то одежду и несколько раз пнули по бокам и бёдрам.

Вдруг «курицы» отскочили. Я копошилась в наваленных куртках, а надо мной раздался голос физрука, который сегодня дежурил по школе:

– Эт-то что такое?

Я оказалась перед ним растрёпанная, злая, на охапке чужих курток.

– Ты что творишь, Кольцова?! – выдохнул физрук. Глаза у него выпучились от злости, а щёки раздувались и опадали, как воздушные шарики. – Ты… ты…