Мы остаёмся жить

Когда мы вернулись в город, там всё будто с ног на голову встало. Многим показалось, что это не немецкие, а американские солдаты показались у нас на пороге – прямо под носом. Во всём гарнизоне не нашлось бы и двух десятков солдат, готовых сражаться; а все остальные – чуть не дались в плен тем, кто сами пришли сдаваться. Когда я встретил Рудольфа, отдающего приказы новым подчинённым направо и налево, он сам был до сих пор бледен как труп, словно душа покинула его тело, оставив нам лишь одну оболочку. Зная Рудольфа, это вполне могло оказаться правдой. Мне пришлось подойти к нему чуть ли не вплотную, прежде чем он обратил на меня внимание:

– И где тебя носило?! – сказал он вместо приветствия, – знал бы ты, что здесь происходило…

– Я уже в курсе, – кивнул я, – мне доложили. Но не забывай, что не ты здесь командир. Эти люди пришли к нам за помощью – и они получат её должным образом. Все они переходят под моё командование.

– Мне сказали, что они наткнулись на авангард сэмов и дали бой, – невозмутимо начал он, – три, может, четыре сотни человек. Они храбро сражались, но врагов было больше. Они понесли потери и были вынуждены отступить к нашим позициям. Может, ты и проявил себя под Сталинградом, но такая война – моя специальность. Мы окружены со всех сторон – полностью отрезаны от мира – и это на нашей собственной земле.

Никогда прежде я не слышал в его голосе столько злобы, а одновременно с этим и ужаса.

– Есть ли какие-нибудь новости из столицы? – я попробовал зайти издалека, – не забывай, мы с тобой – тоже подчинённые.

Он тяжело вздохнул и взглянул на меня. Впервые он смотрел на меня, как на брата.

– Да, мне приходили телеграммы. Я не могу утаивать эту информацию от тебя, так как она адресована и тебе тоже, но говорить об этом с солдатами я не могу. Боевой дух и так подломлен – я не хочу мятежа. Поэтому, я надеюсь, пока что эта информация останется между нами.

Я кивнул.

– Нет больше никакой столицы. Мы проиграли битву за Берлин. Мирный договор будет подписан. Боюсь даже себе представить, что они сделают с нашей страной. Да чего уж там – не будет её больше. Германия погибла навсегда. Мы – последние, кто ещё сопротивляется.

Он не скрывал своих чувств. Стальной Рудольф был разбит и подавлен.

– И теперь, сэмы ошиваются в паре километров от нас, – продолжал он, – а завтра – их будет в десятки раз больше…

– Все мы уже давно знали, что эта война проиграна…

–…Но мы не должны сдаваться – ни за что, никогда!

– Мы уже проиграли, Рудольф. Какой у нас есть выбор?!

– Сражаться! Только сражаться. Что так – что так, всем нам придёт конец. Солдат в форме и с оружием они не берут в плен – ты же знаешь. И я знаю – я уже видел такое под Варшавой. Мы должны сражаться – это наш единственный шанс уйти с достоинством.

– Рудольф, одумайся. Ещё не поздно. Как только сэмы придут сюда, у нас не будет выбора: сдаться и сражаться; у нас будет только: сдаться или умереть. Если ты не жалеешь себя, то подумай хоть о тех, кто пришел сегодня к нам за помощью.

– Они уже пытались сдаться сэмам. И знаешь ли ты, что те сделали в ответ?! По тем, кто бросил оружие и поднял руки вверх, они открыли огонь. Такой попытки сдаться этим варварам им хватило на всю оставшуюся жизнь.

Я уже было раскрыл рот, но он развернулся и зашагал прочь, не желая больше слушать. «…Оставшуюся жизнь» – не долгой она будет с таким командиром как он.

На следующий день я проснулся и совершенно не мог вспомнить, что было вчера вечером. От него у меня осталась только боль и бесконечная жалкая усталость. Только моё незнание всего спасало меня от безумия. Но вскоре и ему придётся рассеяться.

Несмотря на своё самочувствие, я вышел пройтись по городу и убедиться в том, что мы ещё живы. Если что-нибудь пойдёт не так – лучше сразу взять всё в свои руки и умереть, полностью контролируя ситуацию.

В пивном дворике, как всегда, было полно народу – только теперь я мог встретить много новых лиц. Но все как один – убитые, будто только что вылезли из могилы. Мне не удалось завести мало-мальски осмысленного разговора хоть с одним из них. Ганс – моя последняя надежда, и того я впервые не застал на своём привычном рабочем месте. Вместо него какой-то другой бармен налил мне шнапса и удалился, надеясь, что я просто оставлю деньги на стойки и забуду о его существовании. Без всякого удовольствия, я выпил напиток, казавшийся мне уже не таким как раньше и вышел из зала – к не менее гнусному утру.

Жизнь солдата состоит из долгих часов скуки и кратких мгновений ужаса. И последнее – никогда не забывает напомнить о себе.