Мы побелили солнце

– Отведите меня домой.

– Нет, я не отведу тебя домой, пока не узнаю, что за херня с тобой творится!

– Ничего! Ничего со мной не творится! Просто я наркоман! И не могу переносить яркий свет! А то пшеничное поле – яркое! И меня торкнуло! Вам ясно?!

– Идиот ты, а не наркоман, – Игорь потирает виски.

– Пожалуйста, Игорь! Ну отведите меня домой! Вам сложно?! Я не хочу туда!

– С колен сначала встань.

– Вы домой отведете?

– Встань с грязи.

Мотаю головой. Набрасываю на голову защитный капюшон. Поправляю очки. Колени начинают болеть сильнее, но я только покрепче сжимаю губы и жду, когда Игорь развернется и пойдет в сторону дома.

– Дань, – он окидывает меня усталым взглядом. – Ну не хочешь ты мне говорить – не говори. Ты сам-то как с этим живешь? Все в себе держишь, молчишь, секретничаешь… а кому от этого хуже? Мне? Да мне вообще фиолетово. Постоянно блюешь и корчишься в припадках у нас только ты.

Очередная машина пролетает мимо нас. Я утираю нос. Начинает темнеть, но на пшеничное поле я оглядываться не рискую.

– Вы все равно не поверите.

– Я готов поверить даже в то, что ты реально беременный. Говори.

С колен я укладываюсь на бедро. Отворачиваюсь от дороги, потому что вспышки машинных фар то и дело лезвиями рассекают мне глаза.

– Ты яркий свет не переносишь? – предполагает Игорь чуть слышно.

Горько усмехаюсь. Кладу ладони на мокрые колени.

– Не яркий. Желтый.

Украдкой смотрю на него и вижу озадаченность на лице.

– В смысле – желтый?

– Просто желтый. Я не знаю почему. Так у меня давно уже.

– Погоди-погоди… Типо солнце? Или…

– Нет, вообще любой предмет желтого цвета. Вот как свитер у вас был. Или браслет вы раньше носили. Или платье у физички. Или то поле пшеничное. Лимон, например. Одуванчики. Кукуруза, бананы, нарциссы – все!

Игорь смешно склоняет голову набок. Прям как собаки, которые что-то не понимают. И задает мне глупый и недоверчивый вопрос:

– А так вообще бывает?

– Я же говорил, что не поверите.

– Погоди, я верю! Просто никогда о такой штуке не слышал. А она у тебя… как появилась вообще?

– Я не помню. Маленький еще был и банки меда шугался, а баба думала, я просто капризничаю. Только вот лет в двенадцать осознал, а совсем недавно – про эту болезнь погуглил.

– И чего?

– Да ничего, ксантофобия она называется. Встречается о-о-очень редко, – я фыркаю и, вспомнив содержание статьи в инете, передразниваю: – Вы не поверите, но бояться можно даже цвета!

– Так, а, – Игорь запинается, – а чего ж ты к врачу-то не пошел?

– К какому? У нас в деревне почти все врачи – родители или бабки-дедки моих одноклассников. И все всегда знают, у кого что болит и кто чем эту болезнь лечит.

– Ну сейчас же ты в Москве.

– Не хочу, – категорично мотаю головой. – Вообще не хочу, чтобы кто-то об этом знал. Скажут, взрослый парень, а стремается одуванчиков и цыплят.

– Кто скажет? Врачи? Данко, они не твои дноклы, а взрослые люди, и Желтком обзывать точно не начнут.

– Вот спасибо!

– Я пытаюсь найти выход, потому что это не дело! Как ты живешь вообще? В мире же столько желтого!

– Приспосабливаюсь, – пожимаю плечами и придвигаюсь ближе к Игорю. – У бабы я шторы плотные в своей комнате повесил. Очков много купил.

– И, – он задумывается, – что ты чувствуешь, когда видишь желтый предмет?

– Ну… Это, наверное, как если чувствительный человек увидит на дороге расчлененный труп с кишками наружу. А вообще я задыхаюсь сразу. Мне кажется, как будто я тону в масле, и оно забивается мне в уши и в горло. Иногда меня рвет, я даже в обморок несколько раз падал.

– Звиздец какой-то… Ну а от чего это появилось, не знаешь?

– Вообще без понятия. В инете написано, что это может быть от травмы, но травмы у меня вроде бы не было. А еще по наследству передается.

– Роза вроде этой хренью не болеет…

– Да, но отец мог болеть. Я же не знаю, кто он. Даже мать не знает, у нее в то время очень много мужиков было.

Я кое-как встаю, держась на пылающих ногах. Игорь же продолжает в потрясении сидеть на асфальте. От золотых хлыстов фар меня начинает штормить, поэтому я терпеливо повторяю:

– Игорь, я хочу домой.

Опомнившись, он поднимается. Смотрит куда-то позади меня.

На поле.

– Оно все еще желтое? – спрашиваю одними губами.

Понимает.

– Игорь?

– Глаза закрой, – он берет меня за руку.

– Нет! Я туда не пойду!

– Что будет, если ты закроешь глаза?

– А вдруг они случайно откроются?!

– И руки у тебя случайно сами поднимаются? Екарный Касперский…

Он в раздражении шипит. Некоторое время ходит вокруг. Сбрасывает с плеч ветровку, накидывает ее на меня, надевает капюшон и застегивает молнию до самого конца. До макушки, вместе с капюшоном, спрятав в нем лицо. Даже если я открываю глаза, то вижу перед собой только черную ткань его ветровки. И чувствую те самые советские запахи сигарет, кассет, старых журналов…

Уверенно берет меня за руку и дергает на себя, что я едва не падаю. Покрепче в него вцепляюсь и ковыляю следом, пока мое лицо хлещут налитые зернами колосья.

– Игорь, не надо, – жалобно простанываю, но он и не думает останавливаться.