Мы побелили солнце

Сжимаю его руку с силой тисков – интересно, откуда у меня вообще такая сила? Я сейчас, как будто Тарзан на лиане над пропастью. Только отпущу ее – и свалюсь прямо на пики камней.

– Сейчас, – его ладонь выскальзывает из моей хватки.

Я теряюсь. Слушаю устрашающее шуршание поля, а вместе с этим – ржавый скрип какого-то железа. Душераздирающе пищат птицы и с шелестом скрипучей бумаги навязчивыми мотыльками проносятся прямо над головой. Колосья пауками щекочут ладони – или это пауки ползают по ним, скрываясь под пшеницу? Голова кружится, и слегка подташнивает. Так ли хорошо я защищен от желтизны?

Защищен. На нос давят темные очки. Лицо спасает сомкнутый капюшон ветровки. А лязг железа напоминает, что Игорь рядом и не бросил меня.

Мне становится легче.

– Можно мне уже снять с тебя капюшон? – Игорь снова берет мою ладонь.

Бешено мотаю головой.

– Тогда не упади. Сейчас будут крутые ступеньки. Я буду предупреждать, а ты помедленней, ладно?

Киваю. А что за ступеньки? Вниз или вверх?

– Куда мы пришли?

– Сейчас все увидишь. Давай, делай ма-а-аленький шажок вперед… да держу я тебя, не ссы! Ма-а… нет, все, стоп, наступай. Теперь опускай ногу вниз, сейчас нащупаешь ступень… руку мою держи! Руку не отпускай, а то кувыркнешься и кости все себе попереломаешь.

– А сколько их всего? – дрожащая нога медленно опускается вниз и находит поверхность.

– Кого?

– Ступенек.

Игорь молчит.

Команды прекращаются, а без команд я делать следующие шаги не решаюсь.

– Давай я сниму капюшон с тебя, ну! Ты просто назад не оборачивайся – и все.

Даже не отвечаю.

Слышу прискорбный вздох со стороны Игоря.

И чувствую, как мои ноги отрываются от земли, а бедра крепко стискивают сильные руки.

От неожиданности взвизгиваю, брыкаюсь и вслепую крепко обвиваю шею Игоря. Он несет меня вниз! Я же не вижу, куда! А вдруг я сорвусь или он меня бросит?!

Нет. Скоро ноги соприкасаются с полом. Я швыркаю и уже по своей воле дергаю молнию капюшона, но встречаюсь с темнотой. А после лязга ржавой двери эта темнота превращается в кромешную.

– Вы куда меня затащили? – снимаю очки, но даже это не разбивает мрак. – Я ничего не вижу! Это что за подземелье?

– Сейчас фонарик на телефоне включу, – слышу глухие шаги по бетону. А Игорь здесь хорошо ориентируется даже в темноте…

И через пару секунд темноту пробивает вспышка молочного света.

Я роняю очки, пока протираю привыкшие к темноте глаза. А Игорь между тем спокойно вещает:

– Этот бункер вроде сделали еще во время революции, когда спасались, дай бог памяти… от красных. Или от белых. Или от зеленых. Или вообще от немцев, у меня с историей так себе. В поле с пшеницей его просто так не найти, вроде как тайное убежище получается.

– А мы от каких зеленых немцев тут прячемся?!

– Даже когда урожай убирают, на бункер внимания никто не обращает особо, ведь он вмонтирован в холм, – невозмутимо продолжает Игорь, расхаживая по подвалу.

А я наконец открываю глаза.

И вижу запущенную железную комнатку, размером примерно с мою спальню у бабушки. Здесь нет окон, зато есть оборванные плакаты некогда популярных групп, на скотч приклеенные игральные карты, карандашные наброски Че Гевары и даже от руки нарисованный план, судя по надписи, московского квартала.

– А там что? – взбудораженно киваю на темную, не освещенную фонариком стену.

– Граффити, – Игорь взмахивает рукой. – Солнце. Может, оно уже выцвело от времени, но когда-то было ярко-желтым.

– Почему солнце?

Игорь присаживается на пол, и я следую его примеру. Тогда он отключает фонарь. Слышу, как тяжело Игорь вздыхает.

– Потому что группа наша так называлась. "Звезда по имени Солнце", в честь песни Цоя.

– Ваша? Группа? Музыкальная?

– И не только, – он печально смеется. – Мы на гитаре, конечно, играли. Но у нас, помимо этого, были еще свои законы и свои принципы. Мы были… типа бандой анархистов. Бодяга, помню, все с Че Геварой к нам лез и символом банды нашей назначить его предложил! У нас потом все футболки были с этими Геварами… Заброшки, помню, искали вместе с Венькой. Но это раньше, это пока мы еще бункер не нашли. Вот когда нас оттуда бомжи гнать стали – вот тогда мы и перебрались сюда, штаб секретный смастерили. Прикид у нас был, – снова смеется, – как в кино всяких эмо и панков показывают. Пирсинг, причесоны, все по правилам, мы даже ногти красили. Я, кстати, черный любил.

– Вы же из Крыма! – вылетает у меня, но я тут же прикусываю язык.

Даже в темноте ощущаю, что он смотрит на меня.

– А ты чего, сталкерством промышляешь? Откуда инфа?

– Мать рассказала, – брякаю.

– Екарный Касперский. Если я в Крыму родился, это ж не значит, что у меня здесь не было родственников, и я не приезжал к ним на лето.

– Извините, я, – вздыхаю, – не подумал.

Он замолкает. Щелкает зажигалкой, и я чувствую запах сладкого дыма. Его лицо, освещенное рубиновой звездочкой фильтра, выглядит сейчас особенно задумчиво.

– А сейчас что с группой стало? – подсаживаюсь к нему ближе и снова надеваю очки.

Он только фыркает.