Мы побелили солнце

Как он понял, что там ноутбук? Он же даже на вес не успел попробовать! Или по моей реакции догадался?

А Игорь загребает еще и пакет с продуктами, после чего бодро шагает к дому.

– Ну чего? – интересуется вроде как у матери, но смотрит на меня. – Бабка там утур херек?

Я не вдумываюсь, что он сказал. Но мать всплескивает руками и, гневно нахмурившись, выдыхает:

– Между прочим, это моя мама! И бабушка Дани! Имей уважение!

– Ну я-то ее знать не знал. Мне что теперь, расплакаться?

– У нее просто сердце прихватило! Хоть бы извинился за такой юмор…

– Извиняюсь.

Может, я слишком поспешно составил о нем мнение, но кажется, он вообще никогда не испытывал раскаяния. Меня это покоробило, как покоробила и странная шутка в адрес бабушки, смысл которой начал медленно до меня доходить.

– В этом мире я гость непрошеный, отовсюду здесь веет холодо-о-ом… Не потерянный, но заброшенный… – Игорь от скуки тихо заводит песню, пока взбирается по ступеням и качает сумкой с арбузом, как маятником. – Роз, ну так че, Даниил к нам надолго?

– Я не Даниил! – мой голос пронзительным эхом прокатывается по подъезду. – Я Данила! Это не то же самое!

– Ага, – и снова Игорь не смущается ни на йоту. – Буду знать, спасибо за полезную информацию.

Стискиваю посильнее зубы. Возмущаться мне не позволяет сумасшедшая одышка, хотя мы вроде только миновали третий этаж.

У меня есть время, чтобы сравнить ожидания от этой встречи и саму встречу. Я не хочу есть, я уже не хочу даже спать, а хочу просто полежать и обдумать, как мне выживать в пятиэтажной клетке. Что я имею? А имею я только надежду, что бабушка поправится как можно скорее. Там я хотя бы худо-бедно обезопасил себя от желтых предметов и позавешал все окна, причем не вызвав подозрений бабушки. Здесь же мне предстоит либо то же самое, либо три пары темных очков на носу и перспектива все две недели проваляться под одеялом. Позорище. Да и как-то плевать, что про меня подумает мать и сисистер-задрот. Главное, чтоб по всей Москве не растрепали.

– Вот мы и дома, – сладко журчит мать, проталкивая меня в квартиру.

Я мельком окидываю прихожую взглядом – и присвистываю.

Голубые обои в виде карты с парусниками, гармоничная мебель из темного дерева и – я чуть не заплакал от восхищения – плотные синие занавески.

Казалось, эта квартира была обустроена специально для меня. Казалось, они заранее знали о моей ксантофобии и решили сделать мне сюрприз. Как маленький сладкоежка считает раем пряничный домик из сказки; как интроверт вожделеет жить в домике на дереве, куда ни один посторонний человек забраться не может – так и я уже был готов обнять эту синюю комнату с корабликами без единого намека на желтый цвет.

От восторга я даже снимаю очки и щурюсь от приятного аквамарина. Еще пару секунд – и стены лопнут, а море вырвется из обоев и захлестнет меня солеными волнами. Я никогда не видел чужой мир настолько свежо и ярко, без черных стекол, без вечной привычки натягивать капюшон и отворачиваться, чтобы ненароком не зацепиться взглядом за лимонное извращение. Даже лампы были такими же, как у бабушки – белыми и закрученными в спираль.

Если другие комнаты будут не такими божественно синими, как эта – я поселюсь прямо в прихожей, ведь я уже полюбил ее всем сердцем.

– Да не стой на пороге, – усмехается Игорь, хотя его лисьи глаза под цвет обоев показывают, что он не усмехается, а явственно насмехается над моей робостью, при этом пытаясь казаться уязвимым. – Да-ни-ла. Ты говорящий вообще или нет? Проходи, ну!

Он не скрывает снисходительности ко мне. Он, напротив – выражает ее всей своей сущностью. Я был слишком маленьким для него, слишком странным, слишком простым и, да что там – чужим. Слишком чужим и слишком не вписывающимся в его планы. Дети вообще часто не вписываются в планы мужиков – особенно взрослые и возникшие из ниоткуда, как чертик из табакерки.

А, может, он в принципе не любил чужаков. Не знаю. Но его отношение определенно мне не нравится.

Назло ему я продолжаю стоять у двери – маленький суровый мальчик в капюшоне во всеоружии в виде ответного презрительного взгляда.

Но и на него Игорь усмехается, предопределив собственный триумф.

Медленно скидывает камуфляжку.

И на моих глазах мгновенно отпечатывается лимонная вспышка.

И горло тут же сдавливает железной петлей. И дыхание перехватывает, и я закашливаюсь, разрывая горло. И меня начинает тошнить. И все тело погружается в немоту.

И масло. Масло, слишком много масла, в котором я тону и не могу вдохнуть… слишком много желтого… Масло его свитера затекает в уши, масло золотой цепочки забивается в ноздри, масло бананового браслета на его тонком запястье отпечатывается ядовитым пятном на веках и парами въедается в мозг…

Кажется, я реально и без шуток мог задохнуться, если б тотчас не сорвался и не выбежал из прихожей. И я выбегаю. Стремглав нахожу уборную и влетаю в нее. Скрючиваюсь над унитазом, выблевываю из себя все масло желтой желчью, а затем смываю ее и тщательно отбеливаю ободок туалетной бумагой.