Мы-Погодаевские

В Усть-Илимске поговорил с молодым строителем. Владимиром. Когда-то трест, которым руководил его отец, был огромен и могуч. Сейчас об этом напоминает лишь необычных размеров административный корпус. Но сегодня подрядов мало, предприятие пережило не одно сокращение, отец уехал в Питер, а сын сторожит остатки треста. Старается продать опустевшее офисное здание, но покупателей нет. При этом, по его словам, весь строительный бюджет Усть-Илимского района (что чуть меньше по площади Франции) со всеми стройками, детскими садами, школами и прочими — 250 миллионов рублей. Для сравнения: мы сейчас заканчиваем дом стоимостью 500 миллионов рублей. Строили его 2 года. То есть один наш дом — это 2 годовых бюджета по строительству и ремонту Усть — Илимского района. Что можно сделать на эти деньги? По словам Володи, поддерживаются мало-мальски детские сады, школы, детские лагеря. Все.

Уже после поездки узнал, что проблема Сибири довольно активно в последние месяцы обсуждается в стране. И это должно обнадежить. Да только, с другой стороны, очень уже давний и долгий разговор. И дальше слов дело не идет. Так можно окончательно «заговорить» проблему. Чем дальше, тем решать ее становится сложней. Как бы не пришел срок, когда любой проект окажется неосуществимым. Предупреждение об этом содержится уже в самой информации о сегодняшнем состоянии края, ею оперируют участники дискуссий. Недавно подсчитано, говорят они, что в Иркутской области почти в 3 раза больше наркоманов, чем в среднем по России. В большинстве районов резко снижается рождаемость и растет смертность. Я тоже слышал об этом по дороге от местных. Один попутчик рассказал, что в Усть-Илимске, например, живет уже всего около 70 тысяч человек вместо недавних ста тысяч. То есть каждый год население здесь уменьшается на 5–8 тысяч. У оставшихся «индекс развития человеческого потенциала», как его фиксируют социологи, значительно ниже среднероссийского. Другими словами, Россия мельчает, вымирает Сибирью.

До этого места у авторов проектов сибирского будущего особого спора нет. Он начинается с любимого вопроса российской интеллигенции «Что делать?». наверное, правы те, кто утверждает, что советские методы освоения и развития Сибири, как и вся экономика, оказались слишком затратными, контрпродуктивными. Часто показушными. Один из финальных тех лет примеров — строительство БАМа, дороги в никуда. Экономический эффект многих великих строек не просчитывался с должным тщанием. Искать интересы, связи производств и отраслей, объединяющие их в устойчивый хозяйственный комплекс, — это было ник чему. В той экономике начальство пребывало в уверенности, что как оно скажет, так все и будет. Потому, конечно, когда появился какой-никакой, но рынок — назначенная схема рухнула, искусственные деловые связи распались. Многие градообразующие предприятия оказались без заказов и встали. И по Сибири эта напасть прошлась особенно опустошительно. А безработные с тех пор и ищут счастья — прежде всего где поближе — в российской Европе. Сюда хоть и те же сложности пришли с рынком, но старая и сравнительно развита производственная структура, близость к Центру помогли поскорее и хотя бы частично поправить положение. А беженцев — только из Восточной Сибири — социологи насчитали в последние года полтора миллиона.