Мы-Погодаевские

Деревенскую школу с городской не сравнить. Это священное место. Как церковь. Их одинаково принято почитать в деревне. Сейчас в это трудно поверить, но, будучи пацанами, мы никогда в школе не хулиганили — ничего не ломали. Это и в голову никому не приходило. Случайно разбитое стекло — трагедия, залитая чернилами тетрадь — кощунство. Авторитет учителей высочайший. Если в дом приходил с жалобами на тебя учитель, это ЧП. Мне кажется сегодня, что милиционера боялись меньше. Нет, хороших учителей не боялись — их уважали. Колхоз помогал им дровами, сеном, иногда школу поступал дважды.

Было так. Бегали мы, пацаны, все вместе по улице, и вдруг я слышу: «Завтра в школу». Я дома и говорю: «Мама, Володька завтра в школу, Ванька тоже». А она мне: «Ну и ты иди». Я и пошел. Нас посадили всех за парты. Уже интересно. Учитель — Георгий Васильевич — начал знакомиться с нами, первоклашками. Дошла очередь до меня, он спрашивает:

— Ты какого года рождения?

— Не помню…

— Сходи домой, принеси документы.

Принес и услышал:

— Погуляй пока, в следующем году приходи.

— Как же, Володька, Ванька, мы же все вместе. Хочу с ними…

— Нет, Мишенька, им пора в школу, а тебе рано.

— Хочу с Володькой…

Расстроился. Но не надолго. Не один оказался такой юный школьник-доброволец. Вышли мы из школы и горевать перестали. На улице тоже было интересно, речка, лес, много чего. В следующем году пришли, сели за парты, как полноправные ученики. Первым учителем у нас был Георгий Васильевич, фамилию не помню. Одной руки у него не было — потерял на фронте. И с нами был злоблив, будто в школе продолжать воевать.

Меня усадили с «Мухой» — Машкой Перетолчиной. Отношения с девчонками вообще у нас были сложенные, а с ней у меня особенно. Один раз уколол нечаянно ее перьевой ручкой. Она в крик, а учитель — тот самый Георгий Васильевич — схватил меня одной своей рукой так зло, что я перепугался. Рванул, оборвал рукав у рубашки, чуть толкнул и я на полу. С тех пор он для меня перестал быть учителем, я боялся его. Но скоро он ушел. Пришел другой на место нашего злюки — Перетолчин (не помню имени, отчества) — та же история. У него было два сына, с одним мы учились, другой был постарше. Мой ровесник, видимо, учился плохо. И вот однажды у доски он его прямо на уроке начал колошматить. Мы затихли, дело невиданное. какой это учитель? Никакой. И мы это чувствовали. Его тоже невзлюбили, да и он точно так же, как и первый, в школе надолго не задержался. Почему нам так не везло? Война. От нее злость в людях даже самой доброй профессии. Но ведь не все даже среди самых натерпевшихся стали такими.

В школе была большая комната — что то вроде библиотеки. И в конце первого класса я там первый раз в жизни взял и прочитал книгу «Конек-Горбунок». Сейчас мой внук Пашенька начал читать — пока по слогам. Я слушаю его и вспоминаю себя. Тоже по слогам читал. Некоторые слова были непонятны. Но я все же прочитал волшебную сказку, и для меня это было счастье! Все, я читатель, сам могу взять и прочесть любую книгу. Потом я приставал к матери, просил послушать, как я читаю. Спасибо маме — ей было, конечно, не до меня, на ней все хозяйство, но она меня слушала. И хвалила, какой я молодец. Она меня любила. Я это знал. И в этом, по-моему, суть, в то числе и педагогики.

Заблудился во ржи, как в лесу

На наших полях сажали пшеницу, рожь, горох, овес. Гороха сажали особенно много. Его потом шелушили и выдавали на трудодни. Когда заканчивался первый сенокосный день, в первую очередь варили гороховую кашу. Вкусная штука. Горох был под колхозной охраной, потому что мы, пацаны, как только он поспевал, непременно направлялись его воровать. Набивали им рубахи, сумки и все, что только имелось. Ели «от пуза». Запретный плод сладок. И это при том, что в своем огороде этого гороха сколько угодно. Вот мы однажды направились на промысел. Быть бы ему обычным предприятием деревенских пацанов, как мы себя звали. Но в этот раз нам был приготовлен сюрприз.