Мы превращаемся (Я видел в небе – там кто-то ходит)

Нельзя сказать однозначно, верил ли словам горбоносого Олег или нет. Скорее всего к откровениям собеседника он относился инертной, говорит ну и пусть себе говорит. Возможно, из-за выработанной в органах привычки не доверять всему услышанному, а, возможно, из-за опасения за собственный рассудок. Олег выставил своеобразную защиту, называемую в народе коротко и ясно – по барабану. Олег мало бы удивился и не проявил особых эмоций, если бы горбоносый признался в том, что он прибыл из далекого будущего и является никем иным, как им же самим, только реинкорнированным в новый образ. И вообще все сильно напоминало низкопробную голливудскую продукцию, и подходить к ней со всей серьёзностью по меньшей мере неразумно. Когда-нибудь все закончится, и в его воспоминаниях произошедшее примет окраску сна, который обычно бывает во время похмельного синдрома: цветного, мистическо-сказочного, трудно перевариваемого, но в то же время необыкновенно реального. Да и какая разница, правда это или нет. Раз действия происходят, надо подстраиваться под них, жить ими, все равно будь они во сне, в фильме или наяву. Пусть Аил сумасшедший, но в данный момент он считал себя ангелом. Если человек верит во что-то, значит для него это правда, а если это правда, то для горбоносого все происходит в действительности, а так как и Олег в этом участвует, пусть даже и его назовут ненормальным, то для него все происходящее тоже должно быть реальным. Следовательно надо играть по тем правилам, хоть и фантастическим, что требует данный момент. Значит остается слушать, со всем соглашаться и постараться не потерять свое я во всех этих загадочных хитросплетениях, при этом еще и не свихнуться окончательно и бесповоротно. А кто там Аил на самом деле, пусть разбираются другие, в ином месте и в иное время, хоть на Земле, хоть на небе, ему плевать.

– Значит вы это, ну…– Олег замялся, все-таки называть в столь необычных обстоятельствах вещи своими столь необычными именами ему было трудно. – Ну…с Богом спорили? И как он там? – довольно фамильярно, не ожидая от себя подобного вопроса поинтересовался Олег.

Горбоносый улыбнулся.

– Плохо верится, да? Понимаю. А поживает ничего, нормально, скучает только. Это для вас он Бог, а для меня, как говорил я, он – наблюдатель. Он больше наблюдает, чем властительствует над миром. Вы ему через-чур многое приписываете, и многое от него хотите. Он, конечно, в вашем понимании всемогущ, но главные его достоинства как и изъяны не в этом. Его настоящая сущность недоступна людям. Что касается меня, то, как уже говорил, я – ангел, некий абстрактный в вашем понимании небожитель. Вы, люди, считаете нас, ангелов, чем-то вроде свиты Бога, но на самом деле мы сами по себе, мы где-то рядом, но имеем свои функции. Небо большое и у каждого свое место. Думаю, хватит об этом, чем дальше в лес, тем больше дров, боюсь вконец запутать тебя. К тому же мне сильно приходится упрощать, вследствие чего я всё дальше отдаляюсь от истинного смысла того, о чем говорю. Как бы действительно до полного бреда не дошел.

" Ага, куда уж дальше, если это не бред, то что тогда настоящий бред, – внутренне усмехнулся Олег."

– Я так понял, что ни хрена у тебя не получилось, управлять человеческой любовью и самим человеком ты не можешь. Получается, сумасшествие человека не поддается лечению, либо, возможно, ты хреновый врач. Выходит, ты проспорил.

– Я и не собирался управлять человеком, это не в моих силах. Я говорил о том, что можно скорректировать его поведение, где-то что-то подправить, ну, конечно, в силу возможностей, то есть держать его болезнь под должным контролем. Видимо, я ошибался. В чём-то наверное и можно, но в любви уж точно нет. Человеческая любовь – это очень тяжкое психическое заболевание, лечению не поддается, контролю тоже, – это я признаю, – и должно быть она не столь примитивна. Получается, да, я проспорил. Каждый может ошибаться, даже ангел. А хреновый ли я врач? Думаю, что и наблюдатель не смог справиться с болезнью человека, он разве что знает о ней больше, чем я, поэтому не столь категоричен. Не зря же он больше наблюдает, чем вмешивается. Процесс запущен, и он вышел из под контроля…,– горбоносый трагично улыбнулся. – И, увы, я не могу уже исправить ошибку, я в отличии от Христа не в состоянии вернуть к жизни Стаева.

– А Он может?

– Не знаю, наверное, но не уверен, что это Ему нужно и что Он это будет делать. Ему не надо что-то кому-то доказывать. Таковы правила игры. Процесс идет, нельзя повернуть его вспять…

Слова Аила были прерваны хлопком закрывшейся входной двери. Вбежав в комнату, где спала девушка, они обнаружили, что ее нет.

" Словно в тумане проплывали поля, леса, реки. Она летела, парила над землей, как большая вольная птица. Впереди стали различимы огромные горы, вытянувшиеся до самого неба. Она не знала, что является целью ее полета: парение над землей само по себе или есть конкретное место, куда она летит. Пусть это будут горы, решила девушка, и ускорила свой полет."