Мы проиграли!

Иван Сергеевич, разреши, хоть и с опозданием, выразить тебе соболезнования в связи с кончиной твоего отца, моего двоюродного брата, Колпакова Сергея Ивановича, а также в связи с кончиной твоего деда, Ивана Петровича Колпакова

Юрий Алексеевич Колпаков

г. Москва

18 июня 2007 года

84.

В сборнике «Наш мехмат» одна статья называется просто офигительно – «Ретроспектива как источник перспективы».

85.

Лучшие, сильнейшие черты человеческой натуры и впрямь ковались грехопадением.

Грехопадение – вообще главный исторический вектор развития человечества, выкристаллизовавшийся окончательно в христианстве («не согрешишь – не покаешься»). В конечном счете, общество устроено так, чтобы грехов было больше, чтобы больше было поводов пестовать в себе лучшие, сильнейшие черты. Например, высшим и наиболее потаенным грехом человека считается не убийство, а предательство, нет ничего более омерзительного и порицаемого. Лучше убить, чем предать, культурных и социальных реминисценций – предостаточно. С детства нас водят по одному и тому же кругу рассуждений, вплоть до головокружения: даже смертная кара предателю мала, как мала подростку распашонка. За предательство каяться приходится в миллион раз больше, чем за что-то еще, каяться, каяться, каяться, разбивая лоб о холодный пол.

И все же почти каждого из нас предают, и все же почти каждый из нас предает. Часто до предательства остается один маленький шаг – такой же шаг отделяет человека, заглянувшего в пропасть и почувствовавшего ее магическую притягательность. Но мысль материальна, и, задумавшись единожды о предательстве, ты уже становишься сформировавшимся, дееспособным предателем. «Думать» – означает «желать», а это намного хуже, чем «действовать», поскольку действуем мы подчас в тисках обстоятельств.

Человек в равной степени авитален и витален, с одинаковой охотой тянется и к жизни, и к смерти, к созиданию и к разрушению. Разрушение часто оказывается разрушительнее, чем созидательное созидание. Человек – это загадка, отрицание отрицания, и без отрицания самого себя человека нет. Сначала мы отрицаем грех, потом падаем во грех, потом каемся и отрицаем падение. Летя на остро наточенных коньках по этой дорожке, мы отрицаем теперь и грехопадение: любовное предательство, например, окончательно девальвировалось. Давайте же честно друг другу признаемся.

Институт семьи, институт брака выдержал много бурь, выдержит и эту (человек в равной степени авитален и витален), он уже – хотя это чудовищно – приспособился к жизни в условиях клинической смерти, т. е. после сексуальной революции. Давайте же честно друг другу признаемся: каждый делает, что хочет, спит, с кем хочет, раздает направо и налево обещания вечной любви – и не сдерживает их. Любовного предательства больше нет, плодитесь и размножайтесь.

Однако ж – и неизбежно – не в чем и каяться. А значит, одной лучшей, сильнейшей чертой человеческой натуры стало меньше.

86.

Человек способен отличать добро от зла, человечество – не способно.

87.

Молодость прекрасна не веером возможностей, а самим ощущением того, что этот веер есть в руках. Жизнь видится мне файлом в процессе архивации, сужающейся вселенной, а память – расширяющейся вселенной. Наружное становится все теснее, внутреннее – все шире, кожа не выдерживает разницы в давлении, растрескивается сеткой морщин. Затемнение.

88.

Очень жаль, что в году только один день летнего солнцестояния.

Съездил на три дня в Москву. В самолете слушал все песни, начинающиеся на «А» (беспощадная компиляция), размышлял о том, как неловко вспоминать утром то, о чем думал вечером; по крайней мере, мне неловко, мне мои вечерние мечты наутро кажутся такими же неуместными, как кроссовки для бега инвалидуколясочнику.

Встретился с двоюродными братьями отца. Один – полковник, с лицом красного ирландского сеттера: когда пьет водку, то кажется, что даже немного вихляет ушами; китель соответствующий, как у породистой собаки, весь в блестящих медалях.

Другой брат работает на экономическом факультете, на кафедре информатики, жену и дочь отправляет отдыхать в Турцию. Много смеется и часто повторяет, что «планочку надо брать повыше». Любит задавать вопросы, которыми представители точных и естественных наук всегда норовят по-шукшински срезать гуманитариев. Например: «Так на чем Аристотель писал свои труды? На глиняных табличках? Где же их хранить? Нестыковочка».

Брат деда, Алексей Петрович, похож на деда, только кудрявый. Он наливает себе квас одновременно в стакан и в рюмку, чтобы тоже чокаться во время тостов. Как и дед, высок и молчалив, и совершенно ясно, что в молодости был очень сильным.