Мы проиграли!

«Раньше у нас был Сережа, теперь ты будешь», – сказала жена Алексея Петровича. Сережа к ним приезжал раньше, «с друзьямикоммерсантами», жили долго, много веселились. Здесь о папе вспоминают только хорошее.

«Очень талантливый был, очень».

Алексей Петрович показал мне на прощание свою книгу – «Проектирование и расчет механических передач», учебное пособие для студентов-агрономов, попросил приезжать чаще, поцеловал.

Уехал от них очень пьяный и сытый, и на душе было спокойно.

89.

Когда немота стала невыносимой, я сказал от его лица – No one I think is in my tree. Теперь на его дереве сижу я. Я чувствую, что близится конец этой истории: мы уже невдалеке от примирения, не знаю, кому нужного больше – мне или ему, и пусть для него оно будет посмертным, но оно – будет. Когда-то я заставил маму написать о бабушке, заставил ее прыгнуть сквозь горящее кольцо воспоминаний и улыбнуться, наконец, искренне; теперь я принуждаю себя к тому же. И пусть мучителен этот путь, в его конце – освобождение от боли, от темноты, от недосказанности.

Я знаю: нужно нырять глубоко, но чтобы не захлебнуться собственными мыслями, необходимо следить за количеством воздуха в баллонах. Аквалангистам в этом отношении проще – они всегда ныряют парами. Прыгающим сквозь горящее кольцо воспоминаний помочь в случае опасности не может никто, и я никого не зову в напарники.

Может ли жизнь человека захлопнуться подобно книге? Смерть ли должна быть последним словом на ее последней странице? Даже если так – я хочу знать весь текст, от начала до конца. Мне не нужны отрывки, цитаты и выдержки. Мне нужны все слова, и, невзирая на трудности перевода, я прочитаю их. «Ретроспектива как источник перспективы». Обратной перспективы или прямой – это уже детали.

90.

Куда же все исчезает?

91.

Сна нет – ни в этом часовом поясе, ни в том, как оказалось. Есть усталость, сбивающая с ног, обрушивающая в яму черного забытья. Я совершенно не умею жить по графику – постоянно с него сбиваюсь: ложусь поздно, потому что по ночам яснее формулирую мысли, встаю рано, потому что все мысли за ночь сформулировать не успеваю; сплю за рабочим столом, после работы, после завтрака и в течение обеда, но в конечном счете – сна нет. Как нет зарплаты, если ее выдают маленькими кусочками, а не кучкой.

Сна нет – читаю или пишу. Чаще пишу, чем читаю, и меня это угнетает. Стало тяжело начинать читать новые книги, но это пройдет. Журналы читать вообще невмоготу, я их с интересом проглядываю и откладываю в стопку, мысленно помеченную как «рекомендованную к прочтению». Вообще же, не то чтобы тяжело читать, на самом деле – некогда. Десять дней перед отъездом в Москву по ночам писал книгу о ректоре Пермского университета, днем – работал (читай – писал). Сейчас вроде бы книгу дописал, но на подходе диссертация, которую я, если и напишу, то напишу хорошо, а значит, опять надо себя каждодневно истязать: то, что у меня получается с легкостью, меня уже не удовлетворяет. Итак, сна нет – ни в этом часовом поясе, ни в том. Хочется по-прежнему одного – словесного дистиллята.

92.

Если в книге нет парадокса, значит, в книге нет души.

93.

Как я раньше говорил? Когда мужчине нехорошо – он чистит ботинки. Ну так вот: когда мужчине нехорошо – он либо чистит ботинки, либо пишет. Чистит – как может и пишет – как получается.

94.

Состояние такое: Alone in Kyoto.

95.

Бессонница как безделье в поезде – время, выигранное у жизни, с которым можно обойтись расточительно.

96.

Сделал неуверенную попытку пересмотреть «Вавилон». Попытка, как и ожидалось, завершилась поражением – остановил диск, даже не добравшись до первой японской сцены, сразу после того, как герой Бреда Пита неожиданно почувствовал руку жены на своей руке. (Спустя несколько мгновений этот эпизод завершится огнестрельным ранением жены).

Читаю кусочками книгу «Квентин Тарантино: интервью» («Азбука-Классика», 2007), на обложке – многообещающее: «Я воспринимаю свою работу очень серьезно – как сердечный приступ». Обнаружил потрясающий эпизод: Тарантино вспоминает, как начинал работать с кинооператором Анджеем Секулой. «У меня были фильмы, которые я хотел посмотреть вместе с Анджеем. «Я хочу, чтобы ты посмотрел вот это и вот это». А он отвечал: «Я просмотрю все, но мы должны смотреть это без звука». Так, в абсолютной тишине, мы отсмотрели восемь отобранных мною фильмов. Я никогда в жизни не проделывал подобного – разительный контраст, просто день и ночь. Ты по-настоящему постигаешь изображение, цвет, стиль фильма. Это потрясающе».