Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

нам надо обязательно крестить дочку: “Как же будет жить некрещеной?.

Не следует забывать Спасителя нашего...”

Воспитанный в духе “материалистических” идей, я спорил с мамой...

Пожалуй, больше эмоционально, нежели доказательно.. Ничего нового я не

говорил, лишь повторял те “прописные истины”, которые не раз

приходилось слышать в школе и институте. Мама не принимала моих

“антирелигиозных речей”. Она обычно останавливала меня: “Не надо так

говорить... Не знаешь и не понимаешь ничего, а судишь неразумно ...”

Однажды, во время очередной “плакатной речи”, я допустил

несколько грубых и резких слов о религии и иконах (“.. годится молиться,

но не годится...”). И вдруг увидел на глазах мамы слезы. Ей было больно,

обидно и стыдно за меня... Ведь это ее сын, которого она всегда любила и

по - прежнему любит, так зло, недобро, несправедливо говорил о том, что

всегда близко и дорого ее душе, что успокаивало ее в минуты горестных

тревог и тягостных воспоминаний о прошлом... Мама не сказала мне ни

одного слова..

Не осудила, не обругала меня (она всегда избегала грубых, резких

выражений) ... Она лишь тихо плакала. И я уже тогда знал, что никогда не

забуду ее печального, страдающего лица и тихих слез...

Прошло более полувека... Я часто вспоминаю тот горький для меня

день - и не могу объяснить себе, зачем занялся “антирелигиозной

пропагандой” в родном доме, с какой целью решил “оторвать” родителей

от их веры, с которой они прожили всю свою нелегкую жизнь. И нужно ли

было их, всю жизнь работавших ради благополучия и спокойствия семьи,

превращать в очередных “ сознательных строителей нового общества”,

“вооружать передовыми идеями нашего времени”?.. Господи, как же я был

глуп и жесток!.. Неужели забыл, что мама живет ради нас, ее детей,

которых любит и прощает?.. И молится каждый день, желая нам

счастливой, благополучной жизни.... Я чувствую свою вину перед мамой и

вновь прошу у нее прощения...

Отец во время наших встреч обычно расспрашивал меня о

повседневной жизни в Ленинграде...Удивлялся, что в “тамошних”

магазинах можно купить “почти все” и без очереди: ”белый” хлеб,

сливочное масло, колбасу, сахар, и пр. Эти продукты, как и многое другое,

в Уральске по - прежнему оставались в “большом дефиците” (популярный

тогда термин).. .Когда я, отвечая на мамин вопрос о том, чем занимаюсь,

сказал, что каждый день работаю в библиотеке, читаю книги и статьи,

256

пишу диссертацию, отец с удивлением, близким к возмущению, спросил

меня: “ И это ты считаешь работой?!. Не стыдно тебе, взрослому парню,

так говорить?.. И надо было ради такой большой радости ехать в другой

город?..”

Летом 53-го года отцу было интересно узнать, как в Ленинграде

отнеслись к известию о смерти и похоронах Сталина: “...Ты случайно не

ездил?.. А то у нас тут нашлись смельчаки, они отправились в Москву

посмотреть, что и как там...”

Я сказал, что везде проходили митинги, декан и парторг факультета

говорили об “идеалах партии”, “ верности сталинскому курсу”, “ единстве

и сплоченности всех наших народов”, что несколько студентов

университета поехали в столицу, но возвратились не все (четверых якобы

задавили в толпе), что во время митинга три студентки потеряли сознание

и пр.

...Траурные

собрания

и

митинги

продолжались

недолго...

Возвратившись в Ленинград в начале осени, я заметил, что их время

закончилось, что город живет привычной, трудовой жизнью... Как и

раньше, рабочие и служащие спешили на заводы и в конторы, ученики - в

школы, студенты - в институты, аспиранты сидели в “публичке” над

толстыми томами статей и тонкими рукописями своих диссертаций...

... Разговор со мною нередко становился для отца лишь поводом для

печальных воспоминаний о прошлом, о благополучной и сытой жизни в

бывшей столице Войска, обычаях и традициях “вольного” казачьего Урала

и местной общины - и злой критики “нонешней” власти. Мне невольно

приходилось спорить с отцом. Но иначе, чем с мамой...Не плохо знающий

нашу современную жизнь ( больше столичную, чем провинциальную, в

основном - по газетным статьям), я настойчиво доказывал ему, что он

серьезно ошибается в своей односторонних выводах, судит .о жизни всей

страны только по уральским впечатлениям..

Отец редко читал газеты и слушал радио. В сложных политических

вопросах не разбирался. Его интересовали лишь конкретное, имеющее

непосредственное отношение к повседневным делам и обычной, бытовой

жизни...Но уступать сыну в “серьезном” споре он не хотел и по - своему

привычно реагировал на мои доказательства: “Молод еще учить отца..

Поживи с мое, и тогда говори... Выучили вас на свою голову.. Разве так с

родителями разговаривают?..”

Мои братья, живущие вместе с отцом, заметили, что он стал чаще, чем

прежде, обижаться на сказанное ими “неприятные” и “непонятные” слова.