Мы служили на флоте

На меня сразу наехали, чтобы прописывался в палате. Несколько дней я героически отбивался. Но однажды они меня так достали, что я дал деньги, лишь бы отстали. Гонцами за алкоголем вызвались быть одноногий и однорукий. Они возвратились с несколькими бутылками заветного 0.7 л вина «Агдам» и двумя пачками не первой свежести пряников. На что один из троицы переломанных челюстей весьма обоснованно через полуоткрытый рот, в который подавали только пищу, не требующую пережевывания, типа редкой каши и жидкого супа, с сарказмом процедил: «Грецких орехов на закуску, суки, принести не могли?» Эта троица закусывать отказалась, а вот от своей доли живительной влаги – нет. Пили наравне со всеми, не пропуская стакана. Я отбивался как крейсер «Варяг» до последнего, но был вынужден капитулировать перед весомыми аргументами, которые заядлые пройдохи используют, чтобы заставить выпить колеблющего: «Кто не пьет – тот не с нами. Значит стукач. Сегодня не пьешь – завтра Родину предашь!» А как же не выпить за щит Отечества, единое целое, союз Советской Армии и Военно-морского Флота?

Молод я был и к тому же глуп, как щенок до года. Чтобы доказать, что я не стукач и не трус – вынужден был выпить. Умный учится на ошибках других, я же упрямо предпочитал учиться на своих. Результат был закономерен.

До этого дня сухопутная братия хотя и пила каждый вечер, но всё проходило тихо. В этот раз почему-то без драки не обошлось. Разбили окно в палате и вставное стекло в двери. В придачу, когда я полез разнимать дерущихся, то – получил в глаз. Полечился называется…

Утро стрелецкой казни не заставило себя ждать. Лечащийся врач был немногословен и хранил олимпийское спокойствие, показывая всем своим видом своё нескрываемое презрение ко мне: «Пил? Драку ты устроил?»

Отвечать на вопросы или что-то объяснять не имело смысла. Лиловый синяк под левым глазом красноречиво свидетельствовал не в мою пользу. Я уже узнал, что стройбатовцы всё свалили на меня, как на организатора и идейного вдохновителя вчерашней вакханалии в палате: «Союзники, мать их…»

– За неоднократное распитие спиртных напитков, злостное нарушение госпитального режима, тебя выгоняют из госпиталя. За тобой уже приехали из учебного отряда, – отчеканил врач голосом председательствующего на Нюрнбергском процессе. После хирург сжалился и стал нормальным человеком, врачом. – Сам виноват. Если начнет обратно опухать горло, сразу требуй, чтобы везли в госпиталь. Я тебе ещё собирался удалить одну гланду, она сильно увеличена, и если будешь служить на Севере, то – могут возникнуть проблемы со здоровьем.

В этом вопросе врач был не прав. За два с половиной службы на Севере я даже ни разу даже простудой не болел.

V

Возвращение в роту происходило довольно холодно. Из встречающих почетного гостя был только командир роты. Личный состав был на занятиях. Учебка, всё-таки. Учебный процесс не должен останавливаться ни на минуту.

– Пашко! …, – дальше богатая на экспрессивность и не переводимая на литературный язык, нецензурная разговорная речь, показывающая, как по-отцовски командир относится ко мне, гремел раскатами грома в кабинете голос командира роты. – Ты же один из лучших курсантов роты. Через две недели пребывания в учебном отряде ты принял присягу и сдал на допуск к несению караульной службы. По всем предметам – только «Отлично», – начал нахваливать меня ротный. Дальше командир выдержал паузу, но гнев и нетерпимость к нарушителю воинской дисциплины взяла верх над разумом, и он продолжил Чапаевым на коне носиться по кабинету, рубая в капусту воображаемых беляков в моем лице:

–Пашко! Ты совсем…, – опять нецензурная брань в мой адрес, показывающая наивысшую степень мой «борзоты». – Ты первый на моей практике, кто за неполные две недели нахождения в госпитале трижды напился до поросячьего визга и устроил драку с мордобоем.

По существу, командир был прав. Кроме, мордобоя. Можно подумать, что драка проходит без мордобоя. Пострадал и получил в глаз только я: не мог я бить инвалидов. И до поросячьего визга в двух случаях было ещё далековато. А так всё верно.

–Ты что, скрытый алкаш? – это прозвучало больше похожее на утверждение чем на вопрос.

Я стоял и молчал. Оправдываются виноватые. Я себя виноватым считал только частично. Я не мог сказать командиру, что это был необходимый жизненный урок. Пройдя который, я сделал два важных умозаключения, которые стали основополагающими камнями моего мировоззрения не только на службе, но и на протяжении всей жизни:

1) Нужно в этой жизни иногда иметь смелость и твердо говорить: «Нет», – идя наперекор толпе, наплевав при этом на то, что при этом большинство из толпы думает о тебе.

2) Никто больше не склонит меня к распитию алкоголя, если я этого не пожелаю.

А дальше, задолго до окончания учебного отряда и распределения по флотам, я узнал, где будет проходить моя дальнейшая служба. Именно там, где три месяца холодно, а остальные девять – совсем холодно.