«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

"Я был очень наивен, когда впервые поехал в Россию, — признаётся он, — поездки эти меня многому научили. Я расстался с романтикой. Ясно вижу, что для того, чтобы ушла наконец, вся та гадость, которая за 75 лет накопилась в мозгах и душах русских людей, нужны десятилетия. Выздоровление российского общества потребует не менее одного, а то и двух человеческих поколений." Грустная интонация, которая явственно слышится в речи моего собеседника связана прежде всего с тем, что он почти не видит вокруг себя русских эмигрантов, готовых продолжить его дело. "Я один из последних людей, кому дорога Россия. Эмиграция, первая и вторая, вымирают. А после нас подать помощь родине будет некому. Мои дети — американцы, они плохо говорят по-русски, а главное, им чужды мои национальные чувства. Примерно тоже самое Георгий Григорьевич наблюдает в других семьях, чьи предки прибыли в Америку после 1917-го и после 1945 года.

— А как вы, дитя первой эмиграции, относитесь к эмиграции третьей, к тем, кто начал прибывать в Соединённые Штаты из России после семидесятого года?

— У меня мало знакомых среди новоприезжих. Когда я был большим начальником в своей фирме, то устроил нескольких к себе на работу. Для этого пришлось учить бывших советских инженеров некоторым тонкостям здешних порядков. Но в конце концов с моей помощью они заняли неплохие должности. Сегодня меня огорчает количество преступлений в среде новоприбывших. В наше время я не помню, чтобы русская фамилия склонялась в американской прессе как фамилия уголовника.

Политическая позиция Вербицкого демократична. Он не монархист, не сторонник какой-либо жёсткой политической структуры. В то же время его возмущает вялость и бездействие московских властей. "Когда я езжу по деревням России и гляжу как живёт мужик — плакать хочется. А в Москве уже десять лет не могут принять закон о земле, самый важный, может быть, решающий, закон, чьё назначение — накормить страну." Но поучать своих единокровных этот русский американец тоже не считает нужным. "Я много беседую со студентами, рассказываю им о себе, об американской жизни. Среди них много умных, дельных парней, но нынешняя обстановка связывает им руки. Моё дело показать им, что есть и другие варианты жизни. Напоминаю, в частности, о земстве — российском общественном самоуправлении, введенном в 60-е годы прошлого столетия, вскоре после освобождения крестьян. Мечтаю дожить до того времени, когда по всей России восстановится земство, местная выборная власть, заботящаяся о школах, медицинской помощи, поддержке земледелия и о многом другом, что так необходимо провинции".

Боюсь, что мечтания моего увлечённого российской историей собеседника едва ли реальны. Но что достоверно, так это поразительная просвещённость его в делах российских. И ещё: знания свои он стремится закрепить в каких-то реальных формах. В частности, Вербицкий собрал богатую коллекцию почтовых марок, выпущенных сто лет назад столь дорогими его сердцу земствами. Другая его коллекция марок, охватывающая 1917–1921 годы, опять-таки немало сообщает об этой трагической эпохе в жизни России. Сегодня в его контактах с Россией возникла ещё одна сторона. Издав на свои деньги книгу о трагической судьбе остарбайтеров, Георгий Георгиевич бесплатно отправляет часть тиража в Россию. Оказывается, на родине нашей до сих пор публикуют статьи и книги, искажающие правду о рабах немецких трудовых лагерей. Там до сих пор утверждают, что этих несчастных родина встретила любовью и лаской, в то время как в действительности остарбайтеры из гитлеровского лагеря, как правило, попадали в лагерь кагебешный.

Я ещё раз оглядываю гостиную и столовую дома Вербицких. Снова бросается в глаза подчёркнутая русскость обстановки: икона Георгия Победоносца, флажок, выпущенный к 225-летию Боровичей, книги о генерале Власове и самовары, самовары, большие и малые. Вербицкий улавливает мой удивлённый взгляд. "Меня тянет туда всё, — восклицает он. — Тянет наш колледж, студенты, ситуация политическая и просто возможность поговорить с русскими людьми. Тянет!” Я верю ему. Вполне обеспеченный американец, специалист высокого класса, глава большой вполне благополучной семьи он, тем не менее, всем сердцем и душой устремлен за океан, на Восток. Да, он родился в Югославии. И тем не менее я готов согласиться, когда этот страстный русофил восклицает: "МОЯ РОДИНА — РОССИЯ!"

4. Рука кормящего