Завхоз был упрям и злобен. Выручила милиция. Я собрал всю свою волю, придал голосу оттенок важности и позвонил начальнику отделения. Каюсь, пункт, по которому милиция обязывалась дать своего сопровождающего, я выдумал, но… иногда цель оправдывает средства…
* * *
Как-то меня вызвали в Колпино. Город в этот день было не узнать. Нарядный, разукрашенный кумачом, он ждал высоких гостей.
Ошалевший от беспрерывных звонков и беготни, дежурный по районному отделению милиции, увидев меня, обрадовался:
– Дорогой, ну как же так? Мы уже все телефоны оборвали. Давай скорей – видишь, что делается. Павлов, Павлов! – закричал он. – Куда ты пропал! Проводи лейтенанта к снаряду. Приехал наконец…
Милиционер козырнул и предупредительно открыл двери.
– Тут недалеко.
Задами, через лужи и чьи-то аккуратно подчищенные огороды, он вывел меня к сараеобразным строениям и исчез.
Охранял снаряд высокий молчаливый старшина. Он ткнул пальцем в сооруженный на скорую руку заборчик:
– Там.
Я оторвал доски, шагнул и по щиколотку увяз в болотистом дерне. На поверхности ничего не было, но осторожно воткнутая в разрытое место палка сразу же уперлась во что-то твердое.
– Во-во, там.
Старшина принес лопату и, очевидно считая свое присутствие излишним, тоже «испарился».
Я снял китель, завернул рукава рубашки и взялся за обломанный, щепастый черенок заступа…
До чего здорово ярилось солнце! Будто было оно умыто и вычищено до блеска доброй, работящей хозяйкой. А трава? Осенняя, но такая сочная… Хоть бульон вари. Кругом – ни души. Только солнечный свет, яркий и в то же время по-осеннему приглушенный. На влажных темно-серых заборах – мягкие полутени. Хорошо.
Тихо. Уж так-то не хотелось соваться в жидкую, мерзостную грязь!
Целый час возни в болоте не приблизил к цели ни на шаг. Грязь тут же скрывала снаряд. Наконец, плюнув на бесполезные упражнения с лопатой, я полез в переплетение гниющих корней руками. Скользкое, холодное туловище равнодушно подставило изржавленную кожу, но вылезать отказалось. Я тащил его изо всех сил. Пробовал рывками, рывками с покачиванием… Весь вымазался, набрал полные сапоги липкой влаги – безрезультатно. Чушка только тупо хлюпала, удовлетворенно ворча, как живой поросенок, и выскальзывала из рук.
А самочувствие на редкость пакостное. Слышно, как на ближайшей улице гудит толпа встречающих… Доброе солнце… А тут… Возьмет вдруг и шандарахнет. И останешься гнить в этом вонючем болоте… Интересно, до каких пор он будет все-таки сопротивляться вот так, почти добродушно? И, уже не думая ни о чем, как робот, без остановки, без мысли, я рвал, тянул, выворачивал, пока сорокакилограммовая черная болванка не легла у ног.
Я сел прямо на землю, грязный и опустошенный, как рассохшаяся бочка…
А недавно вместе с Серафимом Алексеевичем Марковым и капитаном Казачком доставали мы двухсоткилограммовый фугас из-под шоссе в Дачном. Более нервной работы я не помню.
Суббота… Первый по-настоящему летний день… Все спешат за город. А фугас, как назло, расположился прямо около двух автобусных и двух трамвайных остановок. Рядом – школа и большой «Гастроном». Трамваи звенят… Пассажиры и автомобилисты ругаются… Милиция еле-еле справляется с любопытными… Ребята лезут во все щели и дыры…
Закончили мы это дело около одиннадцати вечера. Жена и дочь уже, конечно, спали, а мне через два часа снова предстояло в дорогу: в Пестове пятеро мальчишек бросили в костер мину и пострадали. Надо было ехать разбираться…
Вот так и живем – ни дня, ни ночи…
«Тюк-тюк…»
Типичная ленинградская погода зимой – это когда днем мороз, к вечеру дождь, а ночью вдруг сухой колючий снег, или наоборот. Шла уже вторая неделя исключения из этого правила. Замороженная земля лишь тихо охала под ногами, а острые выступы ее резали кожу сапог. С утра и до позднего вечера висело над Ленинградом призрачное мглистое марево.
В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Война безжалостней. Точно в такую, если не хуже, зиму прошла она здесь, по левому берегу Невы, оставляя застывшие трупы, сотни тонн исковерканного металла, снаряды и мины – тысячами. Участник невских боев ленинградский писатель Иван Иванович Виноградов рассказывал, что как-то только за одну ночь саперы подразделения, в котором он служил, установили здесь четырнадцать тысяч мин. А сколько было таких ночей! И сколько подразделений с обеих воюющих сторон выходило ставить мины!
В пятьдесят втором году разного рода взрывчатку там можно было встретить целыми штабелями. Таскали ее, таскали, уничтожали поштучно, большими и малыми складами. И все казалось, не будет конца этой страшной жатве. Осенью же шестьдесят пятого мой приятель и очень удачливый сапер, старший лейтенант Виктор Нооль хвастался, что сумел обнаружить там за лето целых сто четырнадцать «минометок» (так по лихой терминологии разминеров называются минометные мины) и несколько гранат. А уже в шестьдесят шестом году найденные на левом берегу Невы снаряды исчислялись лишь единицами. Но в пятидесятых туда еще было страшно ступить…