Мы уходим последними… Записки пиротехника

Итак, нам сообщили, что взрывоопасные предметы обнаружены в ручье около шоссе Ленинград – Петрокрепость. Я приехал утренним автобусом и долго ходил по пустырям, изрытым воронками и траншеями, разыскивая место, где лежат эти, как называли в старину, «огнеприпасы». Нашлись они под шоссейным мостом.

В ручье кто-то уже повозился. Говорили – приезжал военный. Он только испортил все дело: часть мин и гранат выудил из воды и оставил; теперь они лежали смерзшимися глыбами, как припаянные, ничем не отодрать. Я попробовал отковырнуть их перочинным ножом: из-под лезвия полетели только острые злые крошки, а «производительность труда» оказалась близкой к нулю. Так можно строгать до следующего лета или пока не превратишься в сосульку.

Единственный способ в таком случае – отогревать промерзшую землю горячей водой. Но где она, горячая вода? Только у самого горизонта рисовались контуры Восьмой ГЭС. Даже если и возить оттуда воду – мне охотно шли навстречу во всем, – она по дороге остынет…

Что же делать? Хоть и мало еще я занимался разминированием, но уже многому научился.. И все-таки попросил в ближайшем домике… лом.

Вот он, нехитрый универсальный инструмент. У самых ног смерзшиеся култышки мин и гранат. Под тоненьким льдом неунывающий, не поддающийся морозу пасторальный ручеек. Может быть, не стоит испытывать судьбу? Ведь и в случае удачи здорово влетит за недозволенные опыты… А люди? Что им до наших инструкций? Им надо, чтобы я убрал эту дрянь. Ради детей, ради любопытных длинноруких мальчишек, которых они и сейчас никак не могут прогнать отсюда. Если я ничего не сделаю, через пять минут после моего отъезда «разминированием» займутся они. Это так же точно, как и то, что инструкции категорически и с полным основанием запрещают применять лом. Взрывать же тут тоже нельзя. От этого моста, а может, и от солидного куска дорогостоящего шоссе останутся только рожки да ножки.

Из двух зол выбираю меньшее и осторожно выковыриваю один железный бугорок за другим. Кажется, чего проще – поддел ломиком, как рычагом, и дави на него потихонечку от себя. Поддел – и дави… Но твердая как камень земля не желает поддаваться. Лом не идет в нее. Легкими, совсем легкими ударами пытаюсь создать ему «точки опоры». Работаю, кажется, на совесть – мороз, а я весь мокрый.

«Тюк-тюк» – вывернулась минка. В сторону ее. «Тюк-тюк» – пара гранат. Рядом. «Тюк-тюк, тюк-тюк»… Лом скользит и рикошетом отскакивает в сторону. Осторожно. «Стоп! – говорю себе, как любил повторять один мой хороший знакомый. – Так и прошибиться можно».

«Тюк-тюк, тюк-тюк»… Прошибся! Искрой блеснула царапина в лаковом покрытии запала. Под тоненькой бороздой – микроны латуни, а за ней… Говорят, когда американцы делали в лос-аломосской лаборатории первую атомную бомбу, был случай начавшейся цепной реакции, и все-таки взрыв предотвратили. А тут не разорвешь «критическую массу». Еще в училище я повторял опыт француза Дотриша: тронул – и химическая реакция со скоростью тысяч метров в секунду. Не остановишь!

Стало жарко и душно, будто в крестьянской бане. Осторожно, как грудного ребенка, кладу лом и закуриваю. Руки дрожат от слабости…

Через несколько минут снова чувствую пронизывающий холод. Очень не хочется подниматься, во всем теле этакая сонливая леность… Но надо! И снова готовлю точки опоры, снова выворачиваю уродливые колобашки. Перед концом работы, когда количество высвобожденных из ледяного плена боеприпасов перевалило за сотню, ошибся еще раз – пробил корпус ручной гранаты.

Только под вечер я уничтожил всю свою старательскую добычу. И долго потом слышалось мне в весенней капели, в скрипе и стуке: «тюк-тюк, тюк-тюк, тюк-тюк»…

Поезда идут мимо

За окнами нашей автомотрисы (шикарного самодвижущегося вагона, подаренного Министерству путей сообщения каким-то монархом) неслышно плывет темная осенняя ночь. В небольшом, очень уютном салоне негромко переговариваются несколько человек: начальник Октябрьской железной дороги со звездочкой Героя Социалистического Труда, его первый заместитель, так и не успевший сменить парадную форму на рабочий костюм, два областных военкома, начальник Новгородского управления КГБ, представители милиции, инженеры… Тихо позвякивают ложечки в чайных стаканах, мягко шуршит труженик-вентилятор. По открытой «зеленой улице», мимо станций и разъездов, мимо вытянувшихся дежурных и стрелочников одинокий специальный вагон бешено мчится в долгую тревожную ночь.

Станция Бабино. Еще несколько километров – и мы выпрыгиваем с высокой «царской» подножки на влажный от непрерывного дождя песок. После яркого света салона кажется, что ты попал в абсолютно черный ящик, где нет ни стен, ни потолка – никакого пространства. Но вот где-то внизу уже слышатся торопливые шаги, светятся карманные фонарики, и из темноты появляется командир отряда разминирования майор Семенов. С минуту он недоуменно разглядывает непривычно большую толпу начальства, потом решительно выбирает того, кто заметнее, – первого заместителя начальника дороги.