Мы уходим в степи

Нечеткий, будто размытый водой и словно окутанный белым туманом силуэт сидел совсем рядом со мной. Почему я лежу? Жестко? Нет. Матрас мягкий и пахнет он него, как в деревни на сеновале — пряно травами. И кто это или что это рядом со мной? Руками я потянулся к лицу, попытался протереть пальцами глаза. Зрение стало более отчетливым. Позади силуэта яркое свечение проникало сквозь белеющий квадрат. Окно? Прожектор? Мелькнула в голове мысль. Сознание постепенно прояснялось. Но где я? И что это за странное свечение? Свет, совершенно необъяснимым образом падал на сидящую передо мной фигуру так, что казалось, и сама фигура светится. Человек это или нечто иное? И тут сознание обожгло. Уж очень обстановка похожа на то, о чем в детстве говорила мне мама. После очередного ее тайного похода в церковь, я спросил ее о том, что такое Рай. В ответ услышал о, наполненном белым свечением месте, где живут Ангелы и души тех, кто умер. Сопоставляя слова мамы и то, что я видел сейчас, по телу у меня пробежал холодок. Я умер? Я в Раю? И значит передо мной сидит Ангел?! От этой навязчивой мысли пересохло в горле. Ничего себе — судьба комсомольца. Попасть в Рай для коммунистов! Хотя… Может Ленина увижу? Проведет меня Ангел к Ленину. «Вот», — скажет. — «Мишка явился, хоть и молодой, но пора ему, и буду я держать ответ, зачеты всякие!» Наш вождь точно здесь. В этом я не сомневался. Сейчас длинный стол увижу с красной скатертью, привычные транспаранты, лица строгих товарищей, шеренги графинов с водой, и стану держать ответ. А я готов! У меня и речь заготовлена из привычного набора фраз. Из самых главных и важных! Из тех, что пригодятся в любой ситуации жизни. Вот и пригодились тезисы КПСС. Я попытался сглотнуть, но ничего не получилось. Сухой, надрывный кашель вырвался из горла.

Стоп!

Разве мертвые могут кашлять?

— Неужто оклемался, родимый! Ну, слава Богу! — раздалось надо мной. Голос был женский и настолько приятный, что казалось это и не голос вовсе, а журчание ручейка, от тающего по весне льда. И не Варварин во все. Та покуривала тайком, может и мне назло, так как не нравилось очень. Отсюда хрипела иногда и подкашливала.

Силуэт оказался вполне живым, еще и говорящим. Я вновь потер глаза. Передо мной сидела девушка лет восемнадцати, с красивым лицом. Такие лица можно было видеть лишь в музее, на картинах художников конца девятнадцатого века. Утончённая барышня. Собачки не хватает и вазы с фруктами. Ее улыбка, небесного цвета глаза, излучали столько тепла, что я невольно залюбовался и глупо улыбнулся. Удивительно, но я не нашел ничего подходящего в ответ, лишь пробормотал невнятно:

— Ангелы могут говорить?

Мой голос, вероятно прозвучал довольно серьезно и убедительно, девушка смущенно отвела взгляд в сторону, прикрыв губы рукой:

— Скажете тоже, — произнесла она, щеки ее покрылись легким румянцем. — Какой же я Ангел?

— По мне так самый, что ни наесть настоящий, — продолжил я начатый комплимент, совершенно не понимая и не веря в то, что я был способен на это. Откуда изящность в словах появилась?

— Оставьте, господин прапорщик, — залепетала девушка, все еще смущаясь и явно теряясь под напором моего нахальства. — Вы только очнулись, силы вам нужны.

Я глотнул ком и спросил, не сдержавшись осипшим голосом, больше, чтоб свою догадку подтвердить — пора бы уже карты вскрывать:

— К Ленину проведете? — По-моему мнению: если умер, то именно такой Ангел и должен был проводить меня к вождю. А мне то уж есть что ему сказать: как славно мы живем в будущем, как всё у нас получается и коммунизм во всем мире побеждает. Мы, за смену, всегда план по изготовлению болванок переполняем! И так, у всех. Во всех отраслях народного хозяйства.

Девушка на миг отшатнулась, прикрывая рот изящными пальчиками. Потом медленно приблизилась и прошептала:

— Да, если бы я могла… Такой бы точно не промазал. И разом все проблемы решил. И всё бы опять на место вернулось. И стало бы, как раньше. Да вы –герой, господин прапорщик, раз мысли у вас такие геройские.

Что она заладила с этим «господином прапорщиком»? За кого меня принимает? Чуть не поправил: тогда уж товарищ прапорщик. Хотя я по военному билету ефрейтор. Это и заставило промолчать.

Я снова хрипло закашлялся, мало понимая, что красавица говорит. Взгляд мой за блуждал по белому потолку. Какая-то картина и реальная, и нереальная одновременно. И вроде, о том же самом говорим, понимая друг друга, но, как на разных языках. Спросить, что ли про немцев? Про камрадов или делегацию? Или не время? Пугливая какая-то.

Лицо барышни стало серьезнее. Лишь теперь я разглядел, что девушка была одета во все белое. Белый, длинный халат, белый головной убор, похожий на платок, с топорщащими в стороны концами, скрывающий ее волосы полностью. На нем красной толстой ниткой, был вышит ровный крест. Не похожа она была на обычных медсестер с нашего стационара. Кроме одежды было в ней что-то такое, чего не встретишь у советских женщин. Может, актриса? Хорошо в роль вжилась? Или.