Мы в порядке

Она забирает ее, пристраивает среди своих вещей и уже собирается вновь застегнуть сумку, когда я произношу:

— Закрой глаза и вытяни руки.

— Разве еще не рано? — спрашивает она.

— Многие обмениваются подарками в канун Рождества.

— Но твой подарок…

— Знаю. Это не важно. Я хочу, чтобы ты сейчас его развернула.

Она кивает.

— Закрой глаза, — повторяю я.

Она зажмуривается. Я смотрю на нее. Мне хочется, чтобы у нее все было хорошо. Пускай водитель такси окажется дружелюбным, а очереди в аэропорту — короткими, пусть самолет минует зоны турбулентности, а сиденье рядом будет свободным. Пусть у нее будет прекрасное Рождество. Я желаю ей много счастья — больше, чем способен вместить в себя один человек. Счастья через край.

Я опускаю колокольчик ей на ладони.

Мейбл открывает глаза и разворачивает сверток.

— Ты заметила, — говорит она.

— Позвени.

Звон долго стоит в воздухе, и мы ждем, когда он утихнет.

— Спасибо, — произносит она. — Такой красивый…

Она закидывает сумку на плечо, и меня пронзает боль, как и ожидалось. Мы вместе заходим в лифт, и, когда подходим к парадной двери, снаружи в белоснежном океане уже ждет такси.

— Ты точно уверена? — спрашивает Мейбл.

— Да, — отвечаю я.

Она смотрит в окно. Кусает ноготь.

— Ты уверена, что уверена?

Я киваю.

Она глубоко вздыхает, натужно улыбается.

— Тогда ладно. Ну, до скорой встречи.

Она подходит и крепко меня обнимает. Я закрываю глаза. Совсем скоро — уже через несколько секунд — она уйдет, и все закончится. Мы всё расстаемся, расстаемся, но никак не расстанемся. Я стараюсь продлить это мгновение — наше здесь и сейчас.

Плевать, что у Мейбл колючий свитер, плевать, что таксист уже ждет. Я чувствую, как поднимается и опускается ее грудная клетка. Мы всё стоим и стоим. А потом она отпускает меня.

— До скорой встречи, — говорю я, но слова сочатся отчаянием.

Я совершаю ошибку.

Стеклянная дверь распахивается, впускает мороз.

Мейбл выходит на улицу и закрывает за собой дверь.

* * *

Когда я жила с Джонсом и Агнес, завтраки мне готовила их дочь Саманта. Каждое утро: белый хлеб и яблочное пюре. Мы усаживались на кухонные табуретки и ставили перед собой одинаковые тарелки. Саманта помогала мне и с домашними заданиями, но, помнится, я старалась обращаться с такими просьбами как можно реже. Обычно она принималась тереть лоб и причитать, что учила это миллион лет назад, но в конце концов находила решение и объясняла его мне.

Однако я гораздо больше любила слушать ее болтовню о журналах, потому что она обожала о них рассказывать. Я узнала, что такое «вождение в нетрезвом виде», потому что Пэрис Хилтон и Николь Ричи были задержаны по этой статье полицией. Узнала о свадьбе Тома Круза и Кэти Холмс. И с каждым новым выпуском я все лучше разбиралась в звездах шоу-бизнеса.

Я редко видела Джонса и Агнес до школы, потому что они поздно ложились и вверяли Саманте организовывать мое утро. С тех пор она всегда была со мной добра и бесплатно красила мне ногти.

У меня больше нет ее номера, а от родителей она давным-давно съехала. Жаль, я не могу ей сейчас позвонить. Я звоню в салон красоты, на случай, если она пришла поработать пораньше, но трубку никто не берет: идут гудки, и в конце концов включается автоответчик. На нем записан ее голос — она сообщает часы работы и адрес салона.

Я хожу по комнате из угла в угол и жду, когда в Сан-Франциско будет десять часов. Когда у меня наступает час, я нажимаю кнопку вызова.

— Это ты, — говорит Джонс после моего приветствия.

— Ага, — отвечаю я. — Я самая.

— Где ты?

— В колледже. — Повисает пауза.

— Ясно, — говорит он. — Отдыхаешь на каникулах с дружками-бедокурами?

Наверно, он пытается прикинуть, с кем я провожу время, и представляет разношерстную компанию сирот и отщепенцев.

— Вроде того, — отвечаю я.

Надо было как-то подготовиться к разговору. Хотя, по правде, я позвонила лишь для того, чтобы напомнить ему — и, быть может, самой себе — о своем существовании. Я чувствую, что надо задать вопрос — сейчас или никогда, — но в то же время не уверена, что хочу окончательно разрушить то, что осталось от нашей жизни с Дедулей. Раньше хотела, а теперь — нет.

Я собираюсь спросить про Агнес, но Джонс заговаривает первым.

— Я все сохранил, — говорит он. — Просто к сведению. Нужно оно тебе или нет, но все в гараже. Кроватей или холодильника не жди, тут только самое ценное.

Дом пустовал целый месяц, а потом хозяин устроил распродажу, но мы с приятелями… мы всё выкупили.

Я закрываю глаза: медный подсвечник, сине-золотой плед, бабушкин фарфор с крохотными красными цветами.

— Мы все очень сильно сожалеем, — говорит он. — Мы хотели хоть что-нибудь сделать. Для тебя.

— А что с письмами?

Тишина.

Он кашляет.

— Они здесь. Хозяин дома отдал нам, э-э, все личные вещи.

— Вы можете от них избавиться?

— Это я могу.

— Только оставьте фото, хорошо?

— Угу, — соглашается он.