Мы в порядке

Редакторы решили не оставлять пустым квадратик для детского снимка: они просто увеличили мое выпускное фото и заклеили им сразу оба места. У всех одноклассников детские снимки соседствовали со взрослыми, а моя страница выглядела так, словно я родилась уже восемнадцатилетней девушкой в черной блузке-безрукавке с натянутой улыбкой. Я подумала, что вряд ли я одна такая на весь альбом, но когда добралась до конца, убедилась, что все же одна. Даже у Джоди Прайс, которую удочерили в восемь лет, было детское фото. И у Фэн Зю тоже, хотя ее дом сгорел в прошлом году.

Те дни и ночи в мотеле я думала, что боюсь его призрака, но это было не так.

Я боялась своего одиночества.

Боялась самообмана.

Боялась того, в чем сама себя убедила: что я не грущу, что не одинока.

Я боялась человека, которого любила и которого, как выяснилось, совсем не знала.

Боялась того, как сильно его ненавижу.

И как сильно по нему скучаю.

Я боялась вещей в коробках и секретов, которые однажды могу среди них обнаружить. Боялась, что, вероятно, упустила нечто важное, когда поспешно все бросила.

Боялась того, что всю жизнь мы прожили за закрытыми дверями.

И что мы никогда по-настоящему не были близки.

Боялась всей той лжи, в которой себя убеждала.

И в которой убеждал меня он.

Боялась, что соприкосновения коленок под столом ничего не значили.

И стирка вещей друг для друга тоже.

Что чай, пироги, песни — не значили ничего.

Глава двадцать седьмая

А еще я боялась, что он никогда меня не любил.

Глава двадцать восьмая

За окном сереет ясное зимнее небо. Я вижу, как мимо пролетает птичка и с дерева падает тонкая ветка.

Я должна была уехать вместе с Мейбл.

Глава двадцать девятая

Я сижу на кровати, прислонившись к стене, и смотрю на снегопад. Мечтаю о рокоте океана, о прохладном сухом воздухе, о тяжелых облаках на горизонте и о том ощущении, которое они с собой приносят. Облегчение после жары.

Возвращение домой. Дрова в камине, тепло и свет.

Я не спросила у Джонса, что он подразумевает под «самым ценным». Имеет ли в виду мои ракушки. Или сине-золотой плед. Или раскладной кухонный стол в комплекте со стульями. Я пытаюсь вообразить свою будущую квартиру.

Собственную кухню с настенными украшениями. Полки с керамикой Клаудии.

Не могу представить там наши стол, стулья, плед. Да и не знаю, хочу ли.

Если я и дальше буду смотреть в окно, то увижу, как снег вновь заметает тропинки и покрывает деревья, у которых местами из-под снежных шапок уже виднеются ветки.

Я нахожу в интернете документальный фильм о старушке, которая живет на ферме и каждый день работает на гончарном круге, ставлю ноутбук на стол, закутываюсь в плед и включаю видео. Дней через десять можно будет позвонить Клаудии. Надеюсь, она не передумает.

На экране мелькают крупные планы рук, запачканных глиной. Поскорей бы самой это ощутить.

Мое тело совершенно расслаблено. Фильм успокаивает. Я бы с удовольствием сейчас поплавала, но не получится. Так хочется нырнуть в воду, раствориться в ней… Жаль, бассейн откроется только через три недели, когда все вернутся с каникул. Нужно хоть чем-нибудь себя занять. Прямо сейчас. Руки и ноги зудят от нетерпения.

Я ставлю фильм на паузу, встаю и выхожу в коридор. Сбрасываю тапки и ступаю голыми ступнями на ковер; окидываю взглядом длинный пустой коридор… и бегом бросаюсь вперед. Я бегу до самого конца, затем обратно, но чего-то все равно не хватает, и тогда я открываю рот и кричу — бегу и кричу, и мой голос заполняет старинное здание общежития.

Потом я толкаю дверь на лестницу, и мой голос эхом разносится по этажам. Мчусь на самый верх — но не чтобы полюбоваться видом, а чтобы ощутить само движение. И я бегу, и кричу, и бегу — по каждому коридору каждого этажа. И вот я вся вспотела и еле дышу, но впервые за долгое время все же чувствую удовлетворение.

Я возвращаюсь в комнату и падаю на кровать. Небо меняет цвета, постепенно темнея. Я буду лежать в тишине, глядеть в окно и следить за оттенками неба, пока не наступит черная ночь.

Так я и делаю и чувствую умиротворение.

Но на часах только полшестого, до звонка Клаудии — еще десять дней, а до конца каникул — двадцать три.

Всего несколько секунд назад я была в порядке. Надо постараться вернуть это чувство.

Я снова запускаю фильм и досматриваю его до конца — плывут титры, потом заканчиваются, и на экране всплывает список документалок, которые могут мне понравиться. Я бегло его проглядываю, но ни на что не нажимаю. Откидываюсь на кровать, уставившись в темный потолок, и вспоминаю, как нас с Мейбл разделила закрытая дверь. Как Мейбл махала мне из такси. Ее ботинки успели высохнуть (мы поставили их на ночь у батареи), но на них остались пятна и вмятины. Интересно, выкинет ли она их по возвращении домой?

Она уже, должно быть, подъезжает к дому. Я встаю и беру телефон. Если она пришлет сообщение, я хочу сразу же его прочесть и немедленно ответить. Я снова ложусь и кладу телефон рядом. Закрываю глаза и жду.

Но тут я что-то слышу. Звуки машины. Я открываю глаза — на потолке мелькают отсветы фар.