Мы вернемся

– Конечно! Я – как раз тот персонаж, которого и прописали хорошо, и возможностей дали безграничных, а уж любви читательской – о-го-го! – Эван указал на ногу, что все еще покоилась на специальном навесе.

– Ладно-ладно, один – один! Жалеть не буду, даже не проси. Так себе ощущения, скажу тебе по секрету. – Элис внезапно замолчала, растеряв всю шутливость, которая только-только стала пробиваться через толстый слой разочарования. Был еще один пункт во всем этом, который она никогда и никому не рассказывала, а сейчас почему-то очень захотела это сделать. – Знаешь, что самое страшное в болезни?

– Сама болезнь? – предположил Эван.

– Нет, самооценка. Когда тебя настигает рак, или просто что-то посерьезней простуды, ну такое, надолго, на всю жизнь, например… Ты сразу чувствуешь себя ущербным. Неполноценным. Недостойным каких-то нормальных человеческих чувств и отношений, понимаешь? Сразу кажется, что все вокруг – из жалости и сочувствия. Что ты – обуза, которая тянет близких людей на дно. Кто вот меня такую больную и лысую полюбит, думала я. Кому нужно со мной мучиться? А за этим приходила злость на всех тех, кто живет нормальной жизнью, а ты – нет. Вот это и было самым страшным: чувствовать себя чудовищем просто оттого, что что-то в тебе болеет.

Эван молчал, а сама Элис теребила больничную пижаму, в которую ее облачили заботливые медсестры. Этот гнойный нарост, эти невыплаканные слезы, никому так и не сказанные слова наконец вырвались наружу, затопили ее с головой, заполнили каждый свободный кусочек их с Эваном палаты. Сколько раз она хотела прокричать это Маркусу, который постыдно сбежал? Сколько раз писала маме это послание, но разрывала, едва нацарапав пару строчек? Сколько раз она читала все это, слово в слово, в глазах других таких же, как она? Болезнь – та еще стерва, она не дает тебе права подумать, взвесить, оценить. Она очень четко вырисовывает твою реальность, при этом отбирая всякую возможность видеть действительность вокруг тебя.

– Ты ведь знаешь, что все это – неправильно, да?

– Знаю. Но знать и чувствовать – это такие разные вещи, Эван. Ты можешь прекрасно понимать, что все эти мысли – бред, но от этого они не перестают разъедать тебя снова и снова.

– Но так нельзя! – вскипел Эван. Он, казалось, чувствовал, что это не просто отголоски прошлого, что в ней все еще сидит этот монстр. И даже месяцы их отношений ничего не изменили. – Слушай, если ты думаешь, что я скрывал от тебя что-то, потому что где-то в каком-то мире ты болела, то ты просто с ума сошла! Элис, ты не должна считать себя обузой или кем-то недостойным!

– А ты? – Ее голос звучал надтреснуто, словно что-то сдавило горло.

– А что я?

– Ты ведь чувствуешь себя так же, правда? Считаешь недостойным вообще всего. Только в твоем случае сыграла не болезнь, а…

– А я сам! – Эван начинал заводиться. Их отношения двигались по какому-то идиотскому лабиринту, натыкаясь на одни и те же разговоры, возвращаясь из раза в раз в одни те же тупики. – Я сам виноват во всем, и я действительно не заслужил той любви, что дают мне в нашем доме! Не сравнивай, никогда не сравнивай наши истории, Элис.

– Боже мой, ну какой же ты дурак! Почему ты не видишь дальше своего носа, чертов ты самобичеватель! – Элис все же подскочила к кровати Эвана, оперлась руками по обе стороны от него, чтобы исключить даже попытку дернуться, и приблизила свое лицо к нему. – Ты не думал, что твоя болезнь – это Джордж? Да, ты виноват перед всеми нами и будешь всю свою вечность искупать грехи, если тебе так хочется, но во многом нет твоей вины: случай, совпадение, судьба – как хочешь назови это! И ты стараешься что-то сделать, даже если и врешь… Поэтому хватит считать себя ничтожеством! Ты, вот такой, как есть, нужен сейчас каждому из нас! Так что хватит мечтать о самоубийстве!

Элис тяжело дышала, нависая над Эваном, смотрела прямо в глаза, злость клокотала в каждой клеточке ее тела, но все, о чем она могла думать, – это как бы не сорваться и не поцеловать его. Вот прямо сейчас наплевать на все обещания себе, на все страхи. Так хотелось снова стать не одной, чувствовать себя защищенной и любимой, так хотелось помочь ему понять, что все можно и нужно исправить… Как же сложно со всеми этими противоречиями внутри: она говорила одно, а чувствовала совсем другое. И в этот момент она поддалась чувствам: наклонилась чуть ниже, дала еле заметный знак, но Эван его уловил. Еще бы, он смотрел на нее так пристально, что сомнений не оставалось – думали они в тот момент об одном. Губы заныли в приятном предвкушении, Элис уже закрывала глаза – чтобы не сорваться, не отпрянуть в последний момент, как дверь в палату резко распахнулась. Не успев справиться со своим телом, Элис качнулась вперед, провела губами по колючей щеке и резко дернулась назад, отчего закружилась все еще ноющая голова. Эван лишь раздосадованно выдохнул.

– Ой! – На пороге оказалась растерянная Серена. – И тут я не вовремя.