Мы все актеры

Конец августа летит так, что в глазах мелькает. Денис уж ездит в Мытищи по схеме электричка – метро – электричка. Таскает ящики с армейскими консервами во внушительном бомбоубежище института. С удивленьем слушает речь ректора: «Некоторые из вас станут космонавтами». Оказывается, там спрятан секретный факультет. По выходным Денис работает на той же пустой даче. Через дорогу наискосок – дом небезызвестной пьющей бобылки. Отец пришел, сидит на лавочке. Не пришел, сбежал из больницы. Пьет поверх ихнего леченья. Лицо совсем безумное. Денис притаился в сиреневом кусточке, позадь хозяйского забора, смотрит на отца. Тут в пыльной жесткой листве заклубилась голубиная синева, и на плечо Дениса легла невесомая рука Дионисия. «А где его, отцов ангел?» - спрашивает Денис. «Его ангел – Иоанн, вон, еле виден. Жалеет его, целует». Да, возле губ отца плывет облачко, хоть он и без папиросы. Шла мимо с сумкой почтальонша, да как закричит: «Ой, у Ивана в нутре спирт загорелся!» И понесла эту новость по всему поселку. Только в школе накануне первого сентября тихо, туда еще не дошли последние поселковые новости. Денисова мать Светлана Петровна у окна считает буквари. Ее рыжеватый ангел Фетиния стоит осенним жавороночком над спортплощадкой, посыпанной толченым кирпичом. Поет серебряным горлышком: «Кто-то вспомнит про меня и вздохнет украдкой». Допел, сложил крылышки вроде ласточки и – пулей через пылящую цементом дорогу в сосновую рощицу – к спецгоспиталю. Там проходят реабилитацию моряки с атомных подлодок. От них такая прет радиация, что медсестры все облученные, и облученные ангелы носятся вкруг не случайно пристроенной новенькой часовни.

И у Дениса в Мытищах то же самое. Город Королев, бывший Калининград, еще раньше – вовсе не бывший. Того гляди, поступишь на деревообработку, а выйдешь космонавтом. Вылетишь космонавтом. Денису с его неуставным лицом и телосложением это не грозит. У него только мать Светлана, а бабушку Светланину звали Варварой Аполлоновной. В альбоме фотографии какие-то прекрасноликие. Только всё выцвело, стерлось, пожелтело, как измученная долгим летом трава. Всё растворилось в грубости окружающей жизни. Денисова отца избили чужие подростки на станции. А через месяц он и вовсе исчез. Пропал без вести. Хотя с этой войны похоронок не носят. Откомандированный в догляд за ним ангел, порядком измучившись, должно быть, уж вернулся с виноватым видом обратно на небо.

По воскресеньям Денис теперь перестилает линолеум на той же даче, снова в полном одиночестве и в собачьем холоде. Хозяйка, уезжая, слила на зиму воду из батарей отопленья. В сторону бобылкина дома Денис не ходит и не глядит. Ходит через проулок, где становится молочная бочка и где дом крутого. Идучи обедать, поднял глаза от земли немного пораньше поворота и стукнулся взглядом об девчонку лет семнадцати, только что вышедшую из ветхой калитки Прасоловых. Стукнулись глаза в глаза, аж искры посыпались. Такой девчонки раньше тут не стояло. У девчонки было ангельское лицо. Просто неприлично расхаживать с таким лицом по улице, когда кругом крутая жизнь и никто никого не любит. Девчонка встала в полном шоке на дороге и не сразу сообразила, в какой стороне станция. Денис резко свернул за угол и прибавил шагу. Хватит с него ангелов. Не фига топтаться в душевом поддоне, когда всё так скверно устроено. Это Денис так думал, а охранник его думал иначе. Но это уже другая повесть.

СОЗДАДИМ AРХИВ ВРЕМЕНИ, ИЛИ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ НИКОЛАЯ МУХИНА

Описывай, не мудрствуя лукаво,

Всё то, чему свидетель в жизни будешь.

Снимок сделан ФЭДом. Мостки на пруду в Сокольниках. Неловко приткнулись в кадр с натянутыми лицами худущие парни в треугольных сатиновых плавках. Руки положили на плечи девушкам. Те в черных атласных лифчиках бельевого фасона, в каких загорают, лёжа на подоконниках. Так и загорают – под спиной подушка, косы корзиночкой свешиваются на улицу. Маленькая, с кулачок, голова Николая на фотографии торчит выше других. Слабые от голодных лет волосы зачесаны назад. Ухмыляется несмелой ухмылкой. Единственная радость в жизни – эти темные кусты за его спиной. Только что закончил школу, не отстал от ровесников – два года все не учились. В напряженном взгляде Николая сквозит плохо залеченный туберкулез. С двенадцати лет копался в земле на ветру по окрестным колхозам - руки в цыпках, на глазах слезы сохнут. Мать сейчас – уборщица в медицинском институте, отец заводской рабочий. Пьет как все, гуляет свыше меры, по бедному, полному забот времени. Трое детей. Как Николая доучили – можно диву даться. Он старший, мать ему же и жалуется, и он на отца, на любимого, мысленно держит нож за пазухой. Сам весь в отца, вылитый фабричный – узкогрудый, долгорукий.