Мы все из одной глины

Но у Жени не было ни одного стереотипного движения, ничего, что напоминало бы вообще о диагнозе. Он вел себя как настоящий артист-заяц совершенно серьезным и нормальным образом. Я смотрела на него, широко раскрыв глаза, потому что он был полностью, на 100 % включен в процесс, был ответственен, ничего не забывал, в отличие от меня, которая вышла не вовремя и не в том месте, и ничего не путал, танцевал вместе со всеми, вовремя поднимал руки и ставил туда, куда надо, ноги, расходился в тот угол, куда сказали, брал свой реквизит оттуда, где он лежал, и клал на место.

И еще там была одна история, которую мне очень хочется рассказать. Наши репетиции всегда были кусками, а репетиции целиком у нас не было вообще до самой премьеры. Собственно говоря, целиковая репетиция – это и была сама премьера, сам спектакль. У Жени там была одна фраза: «Я вас всех люблю». По сути, его единственная фраза в спектакле.

Его во время репетиции каждый раз вызывали и говорили: «Женя, вот здесь ты скажешь эту фразу, и все». Иногда он ее тихо бормотал. И тогда вокруг него была совсем другая, чем на спектакле, обстановка. Репетировали мы в углу, рядом было много людей не в костюмах, это вообще не напоминало тогда театр. И я всегда была рядом. А там, на спектакле, Женя должен был выйти на переднюю сцену один, взять микрофон и один сказать, глядя на зрителей, прямо в зал эту фразу. А так как именно такой нормальной репетиции не было, так как просто руки не доходили и времени не было, то я за это тоже очень волновалась.

И вот премьера. Женьку берут за руку актрисы-мышки, потом окружают толпой остальные зверюшки, потом они тащат его на переднюю часть сцены и там, оставив чуть впереди, почти одного, без меня (а я думаю в это время, как ему одному без меня страшно), дают в руки микрофон. И вот он взял микрофон и в полной тишине еще сделал шаг вперед, немножко помолчал, а потом абсолютно четко, громко и спокойно, без всякой стереотипности, нормально сказал эту фразу:

«Я вас всех очень люблю».

И зал просто взорвался аплодисментами. Я стояла в стороне и, конечно, плакала. Плакали артисты на сцене, плакали зрители в зале, плакали за кулисами рабочие сцены, потому что это был избыток чувств, что-то невероятное! И от того, что он это сделал, смог, от того, что он включился, не испугался, не дергался, не закрылся и был как все, я чувствовала такой восторг и видела, что он прочувствовал эту торжественность, я видела это! И это было так удивительно, это было наше общее чудо.

А потом в самом конце там был стих про Женьку-аутиста. И актер, играющий зайца-адвоката, в это время подбежал к Жене, вытащил его вперед и как бы представил его залу. И Женя поклонился зрителям, а его этому никто не учил, это была его инициатива, то есть опять его собственная инициатива, вы представляете, что это было для меня?

Я поняла, что, когда его выделили на этих словах из толпы и представили, как отдельную важную личность, и таким образом он оказалась в первой шеренге, для него это стало особым моментом, у него опять глаза были другие, включенные, ясные и все понимающие. Он был как все.

И потом, когда все выходили на поклон, то Женьке, так как он был в первой шеренге, тут же первому и вручили букет цветов. Девушка вручила. Конкретно именно ему. И ему это настолько понравилось, что он гордо ехал с этим букетом всю дорогу домой, не отпуская его ни на минуту, и держал как знамя и как приз! Даже как медаль и орден! Нет, я думаю, даже больше! Потому что, когда я предложила еще в театре: «У Лены день рождения. Давай подарим букет ей?» – он твердо сказал «нет» и прижал букет к себе.

Это был его букет, лично его, первый за все время его жизни, букет за его труд. И для меня, как для мамы, это его «нет» тоже было счастьем. Я увидела важность для него всего происходящего, потому что раньше ему было все равно, что дают и что забирают.

А потом спектакль настолько понравился зрителям, что нас стали сразу приглашать в другие места, и Женю везде брали с собой. А я, видя такие перемены в нем, сказала ребятам и Лене: «Мы теперь навсегда ваши, мы теперь везде с вами. Если вы в космос полетите, мы тоже». И это было самое правильное, что на тот момент я могла сделать.

После этого Женя выступал много раз. Ребята написали еще другие песни и другие роли для ЭкоФестиваля на слова Наташи Соколовой (эколога), и Женьке очень нравилась эта музыка. Там действительно была не слабая аранжировка Андрея Разумовского – аранжировщика Максима Дунаевского, который много и других песен помогал ребятам записывать. И Женя в этих постановках уже не всегда был зайцем, иногда ему давали костюм ангела, и это тоже для него было новым и необычно важным для него испытанием. Когда первый раз ему предложили быть ангелом, он даже пробормотал: «Не хочу ангелом, хочу зайцем», – но в ответ услышал: «Извини, выбора нет. Сегодня нет костюма зайца и всем, Женя, сегодня надо быть ангелами».