Мы все умрём. Но это не точно (СИ)

Прямо на аккуратно заправленной кровати лежало нечто, очень напоминавшее личный девчачий дневничок: толстая тетрадь в белой пушистой обложке с крохотным металлическим замочком. Может, хоть здесь найдётся что-то вкусненькое? Представляя, какие развратные тайны могут храниться в этом блокнотике, Нотт закинул последние остатки бисквита в рот, сбросил на пол рюкзак и прямо в обуви завалился на пружинный матрас.

«Дорогой дневник, мне сказали, что станет легче, если начать записывать свои мысли. Давай попробуем…»

Около часа он читал исписанные аккуратным почерком листочки, потом захлопнул тканевый мягкий корешок и утомлённо вздохнул. Скучная у неё жизнь. Серая. Девочка, конечно, была занятная, такие правильные, светлые ценности: дружба, честь, отвага и чувство долга. Это умиляло. Но ничего интересного у неё не происходило: дом, работа, снова дом, редкие встречи с друзьями. Зато она так живо и эмоционально проживала мелкие моменты, вроде прыгнувшей на руку белки или красивый закат над озером, что Нотт недовольно скривился. Такая трогательная, аж зубы сводит. Мерлин, ей бы стоило поучиться у старой мисс Аддерли. Бабулька наверняка до сих пор меняла мужчин чаще, чем свои панталончики. Он нетерпеливо перелистнул несколько страниц в надежде найти что-нибудь более полезное: фетиши, тайные извращения, да хоть что-то! Может, ты младенцев на завтрак ешь, а, ведьма? Но нет. Ничего. Скукота. Тайный дневник без тайн. Из всех возможных грехов Тео узнал только то, что Грейнджер подглядывала за неким Оливером Вудом в душевой.

Более того, сие событие настолько её впечатлило, что заслужило целых две страницы в дневнике, исписанных красивым, убористым почерком. Из которых добрая половина про его руки, как и что Вуд ими делал, и про мыльную пену, стекающую по напряжённым мышцам и рельефному узору вен. Теодор непроизвольно скривился — это, конечно, оказалось уже интереснее, но что ему делать с данной информацией, он не знал. Нотт с интересом взглянул на собственные руки, сжал ладонь в кулак, напряг мышцы предплечья, разжал и попытался представить, как это выглядело со стороны. Обычно. Что в этом могло нравиться?

Тео окончательно заскучал. Интересно, ты вообще видишь что-нибудь, кроме работы, а, Грейнджер? На что ты тратишь свою жизнь?

Зато теперь ему стало ясно, с кем предстояло иметь дело. Сложно с ней будет, однозначно, но эксперимент на то и эксперимент, что по лёгкому пути уже ходил, чувства новизны это больше не приносит, а значит, пора выбирать нехоженые тропы. Её дневник отправился прямиком в рюкзак к пожирательской маске, к банке солёных корнишонов, ключу от квартиры и миндальным печенькам. То, что Грейнджер могла обнаружить пропажу или чьи-то следы у себя дома, его ничуть не волновало. Плевать. Ей всё равно скоро отсюда переезжать.

Теодор окинул комнату прощальным взглядом. Осталось только одно любопытное место, куда он ещё не заглянул. Комод. Такой беленький и невинный, как невеста. Ещё и в цветочной росписи. Мерлин, от умиления можно было умереть на месте. Он мог бы поспорить, что она хранила там свои целомудренные, нетронутые мужской рукой панталоны, аккуратные стопочки уродских футболок и завёрнутые один в другой носочки.

Нотт выдвинул верхний ящик и тихонечко присвистнул. Он представлял, что она, наподобие мисс Аддерли, носит хлопковое широкое бельё до колен, но Грейнджер наконец-то смогла удивить. Тео с любопытством подцепил пальцами крохотные белые трусики.

И как часто она носила такое непотребство? Ай-яй, благовоспитанные девочки не ходят в таких. А вот грязные маленькие волшебницы не только их носят, но и дразнят ими мальчиков. Он поднёс к носу и вдохнул запах. Бельё, к сожалению, было чистым и пахло свежестью и полевыми цветами. Так и знал, что ты цветочек, Грейнджер.

Тлеющее весь день раздражение стекло тёплым, талым воском и скопилось где-то внизу. Искушение кончить прямо на её развратные трусики было велико, но он не знал, когда их маленький аврор вернётся домой. Получилось бы весьма забавно, если Гермиона застала бы его в своей комнате, исступлённо дрочащего на её ящик с бельём. Теодор растянул в руках эластичные кружевные резиночки. Когда Кормак целовал тебя в щёку, ты тоже была в этом? Сколько раз ты их надевала под эту несуразную, мешковатую одежду, в которой приходила к нам?

От воспоминаний, как она прижималась к нему своим телом, кровь ускорилась и потекла прямиком вниз. В паху ощутимо потяжелело, перевешивая все доводы против. Он переступил с ноги на ногу, пытаясь поправить штаны, но член натянул ткань так, что казалось, будто обнажённая головка трётся о мелкую металлическую тёрку. Это ощущалось даже больно. Он скользнул ладонью по животу и завёл пальцы за пояс брюк, всё ещё раздумывая рискнуть или нет, но когда вопрос для него вставал таким образом, то ответ всегда был очевиден. Минут пять ему же должно хватить?