Мы все умрём. Но это не точно (СИ)

— Да, — безжизненно ответил он, глядя в её чудесные глаза цвета сладкого шоколада. На ресничках застыли прозрачные слёзки, и так отчаянно захотелось собрать их губами, успокоить её, забрать всю печаль. Он неуверенно протянул руку, убирая выбившуюся прядь за ушко. Алекто всегда носила старинные объёмные серьги, и от их веса дырочки в ушах уже заметно растянулись. Такая глупышка. Так старалась ради него, но она была прекрасна и без украшений.

— Белла мне всё рассказала, любимый. Я знаю, что ты трахался с ней, — она взглянула ему за спину и едва заметно кивнула. Тео почувствовал, как на горло лёг кожаный ремешок, которым раньше были стянуты его руки. Он слегка натянулся, перекрыв ему воздух, придушив буквально на мгновенье, и скользнул по шее вверх. Амикус грубо натянул этот ремешок между зубами и закрепил на затылке. Значит, говорить ему больше было не позволено.

— Мне его подержать?

— Нет, он примет всё от меня сам. Правда, любовь моя?

Нотт коротко и послушно кивнул.

— Тогда ложись, — она указала взглядом на свою постель.

Амикус отошёл к бару и налил себе бокал вина. Тео улёгся на кровать, безразлично глядя в потолок. Ему было всё равно, что произойдёт с ним дальше. Он её расстроил, а значит, заслужил всё. Алекто села рядом, взяла его правую руку и закатала рукав водолазки почти до плеча.

— Ты никогда меня не любил и никогда на меня не смотрел. Даже сейчас ты сказал мне всё эти ужасные вещи… — всхлипнула она, а в её руке опасно блеснуло лезвие ножа. — Я тебя так люблю, ты мой единственный, именно тебе я подарила свою чистоту, и как ты теперь со мной поступаешь?

Ведьма вдавила холодную сталь в тонкую кожу на внутренней стороне руки, и Тео вздрогнул от острой боли. Нет, это не боль. Больно сейчас ей, его девочке. Пусть лучше льётся его кровь, чем её слёзы.

— Сколько раз ты мне изменял, мой милый, нежный мальчик? Сколько девок пробовало тебя на вкус? Сколько губ ты целовал?

Нотт повернул голову в её сторону и с удивлением всмотрелся в лицо любимой. Его рот был плотно зажат ремешком, поэтому ответить ей ничего Тео не мог. Какие измены, любимая? Он никогда никого так в жизни не желал, как её одну. Алекто горько плакала, старательно вырезая ножом на его руке какие-то узоры. Слёзы крупными каплями скатывались по щекам и падали на красный бархатный лиф её платья, оставляя тёмные пятна. Он сам во всём виноват. Он недостаточно доказал ей свою любовь. В месте порезов кожа отекла и слегка потеряла чувствительность, поэтому было почти не больно. Ей намного больнее.

— Ты это заслужил, — печально произнесла она, закончив узор.

Тео перевёл взгляд на свою руку — «Шлюха». Что ж, он будет носить этот подарок с честью и положит всю свою жизнь, чтобы доказать ей свою любовь и верность. К кровати неслышно подошёл Амикус и провёл пальцем по его ране. Тео безразлично вернул взгляд в потолок. Он был сам виноват во всём.

— Ну вот, ты его испортила, — Амикус спустил ремешок на шею и приложил к губам Теодора свой бокал. Вино неаккуратно разлилось по подбородку и стекло на простыню. Нотт сделал безразличный глоток, совсем не ощущая вкуса. Кажется, это было что-то ягодное… Мужчина влажно лизнул его шею, слизав расплескавшуюся жидкость, поднялся губами к челюсти и слегка прикусил зубами. Дрожь омерзения пробежала по всему телу Тео, но благоразумнее было стерпеть. Ему не хотелось расстраивать Алекто очередной ссорой с её братом.

— Не смей говорить так! — зато Алекто сама оттолкнула близнеца от своего возлюбленного, не забыв пнуть его ногой напоследок. И вновь обратила жадный взор на Тео. — Мой любимый, прекрасный мальчик. Улыбнись мне, у тебя такая чудесная улыбка… — лихорадочно-ласково шептала она, аккуратно усаживаясь на него сверху и плотно придавливая своим весом к кровати.

Теодор послушно улыбнулся, за что был вознаграждён коротким, больше похожим на укус, поцелуем.

— Ты же никогда больше не произнесёшь этих грязных слов? Ты же будешь всегда мне улыбаться, да, любовь моя? — с сомнением спросила она и провела короткую линию ножом по груди. Алекто не вкладывала в это движение никакой силы, и холодный металл приятно проскользил по разгорячённой коже Теодора, отчего тот изнеможденно простонал. Ему казалось, что кровь нагрелась до состояния кипения и скоро прорвётся крупными волдырями по всему телу. Только она одна могла унять эту лихорадку. Кэрроу обвела острым лезвием круг у сердца, будто размышляя, вонзить или нет. Тео бы с радостью принял и этот её дар.

— Клянусь, — больше всего хотелось припасть губами к её коже, слизать солоноватый пот и почувствовать тяжёлый, мускусный запах её волос и репейного масла, которым она их всегда укладывала.