Мы все умрём. Но это не точно (СИ)

Кэрроу оттолкнула его и нервно заходила из стороны в сторону, перейдя на какой-то нечленораздельный визг. Она несла что-то про любовь, взаимность, верность… Тео вяло подумал, что отдал бы руку за маховик времени или какой-нибудь убавитель громкости, чтобы нажать на кнопку и избавить себя от звука её голоса. Нотт пошевелил руками, пытаясь разогнать кровь в затекших запястьях. Зачем она вообще его связала? Зачем он ей это позволил сделать? Ах да. Забыл. Всё, что делала с ним Алекто, казалось ему милым.

Но только не сегодня. Сегодня Тео пребывал в своём уме, потому милым все происходящее ему точно не казалось. Нотт с тоской взглянул в окно, ощущая себя запертой в клетке птицей. Вот она, свобода, рядом, можно даже протянуть руку, но сквозь прутья ему не пройти. Хотя кому он врал? Теодор был заперт не в клетке, а в собственном теле, как в самой страшной и надежной тюрьме, из который ему не выбраться живым.

От этой мысли стало жутко, и по шее пробежал холодок. Алекто, видимо, недовольная его рассеянностью, вновь подошла и стиснула пальцами подбородок, вынудив обратить на неё внимание. Её тонкие волосы выбились из пучка и теперь топорщились во все стороны, как у ощерившейся дворовой суки.

— Признайся, ты трахал девок Гринграсс? — прорычала она, и Тео чуть не подавился слюной от такой наивности.

Ага, конечно, любовь моя, я под Приворотным, а не под зельем правды.

Вместо ответа он просто сфокусировался на чёрных, широких порах на её крупном носу, решив пересчитать каждую, и упрямо сжал губы. Если мысль о том, что он спал с кем-то другим, могла причинить ей боль, то кто он такой, чтобы отказывать себе в подобной маленькой радости? Это даже было весело. Уголки его губ непроизвольно дрогнули, и Теодор еле сдержал улыбку, но разъярённая ведьма всё же заметила.

— Улыбаешься, значит? — ядовито прошипела она, опасно сузив глаза, и Тео почувствовал, как по виску стекла крупная капля пота. Вот теперь, похоже, он доигрался. Он ненавидел её этот взгляд.

— Ты всегда всем улыбаешься! Думаешь, что это невинные дружеские улыбочки, но ты хоть понимаешь, как все эти голодные шлюхи смотрят на тебя?!

Для пущей убедительности она вновь больно сжала пальцами его сосок, и Теодор недовольно поморщился — что-то левая сторона ей сегодня особенно приглянулась. Ведь могла же быть нежнее, ведьма. Нотт крепко стиснул зубы, чтобы не выдать неуместный комментарий. В этой ситуации было бы разумнее хранить молчание и не злить её ещё больше. Алекто медленно приблизила своё лицо и встала на носочки, но даже так эта женщина смотрела на него снизу вверх. Губы Тео вновь дрогнули в усмешке. Ага, ростом ты не вышла, любовь моя, как и всей внешностью.

Алекто понизила голос и угрожающе тихо проговорила:

— Просто признайся.

Нотт устало прикрыл глаза и закусил губу. Обойдёшься. Хотелось побыстрее закончить этот нудный разговор. Он мысленно помолился богам, идолам, покровителям, пообещал, что будет самым хорошим и примерным сыном, станет святым, добрым человеком, лишь бы просто обрести свободу. Но никто не откликнулся. Вторая молитва была о том, чтобы Алекто побыстрее закрыла рот и задрала юбку. Его тело горело и пульсировало. Теодору казалось, если она не дотронется до него сейчас, то его всего разорвёт на кровавые ошмётки. Просто возьмёт и лопнет, как переспелый арбуз, голова, надуются, как воздушные шарики-сосиски, пальцы, остановится и взорвётся сердце… зато наконец-то станет тихо и свободно. А почему бы и нет? Из мыслей Тео вывел протяжный гнусавый крик:

— Амикус!

О, да. Амикус. Только его тут и не хватало. Братца она вызывала по особым, самым важным случаям, которые, к слову сказать, происходили через раз: не так посмотрел, не так ответил, вложил слишком мало любви в интонацию. Видимо, любимая не простила сейчас ему этих маленьких усмешек, и теперь его ждало наказание. Теодор переступил с ноги на ногу. Вот так стоять и ждать, когда Алекто уже закончит прелюдию, было утомительно, но и Амикус вряд ли мог разрядить обстановку. Споткнулся бы он там где-нибудь по дороге и свернул бы уже свою кривую шею. Протяжно скрипнула дубовая дверь. Теодор не сдержал разочарованного стона. В его возрасте можно уже было бы и оглохнуть для разнообразия, но урод всегда чутко слышал, когда сестричка звала его.

— Сестра, моя любимая? — в спальню вошёл высокий, долговязый силуэт. Нотт проследил за перемещающейся по полу тенью, не желая смотреть на его лицо. Амикус сильно напоминал свою сестру, но действие Приворотного на него не распространялось, и от внешности мужчины Теодора откровенно тошнило. Отвращение без единой капли притяжения. Его сальные волосы непонятного цвета, такая же лоснящаяся жиром кожа на лбу и подбородке, мерзкая косолапая походка… — Тео мысленно перебирал, что ненавидел в нём больше всего, когда почувствовал его горячее дыхание на своём затылке.