Читаем Мы здесь живем. Том 1 полностью

Но не у каждого зэка в «деле» есть документы о специальности и образовании. Это помогало многим зэкам называться кем угодно: электросварщиками, шоферами, трактористами, поварами… Лишь бы попасть туда, куда хотелось. А попав в лагерь, там уж устраиваться в меру своих возможностей и способностей.

Перед самой отправкой на этап я стал свидетелем еще одного лагерного ЧП. Вернее, не самого ЧП, а его последствий. В один из дней на пересылку привезли из Топара этап. Это было несколько машин раненых зэков. В лагере возникла одна из многочисленных в те годы поножовщин между зэками-русскими и зэками-чеченами. Трупы оставили хоронить там, а на пересылку привезли только тяжелораненых. Забили ими несколько камер, и они через окна продолжали вести словесную войну.

О национальной вражде между русскими и чеченами и ингушами в Караганде я слышал много еще до ареста, когда работал в Топаре. Доходило иной раз до того, что милиция не в состоянии была справиться с наведением порядка. Приходилось вызывать воинские части. В лагерях тоже то и дело вспыхивали стычки. Я тогда впервые столкнулся с национальной враждой в нашей стране.

Я попал на этап, идущий на целину. Несколько машин с зэками и конвоем из Карабаса прибыли сначала в Долинку, где находилось Управление Карлага во главе с генералом Запевалиным. В самой Долинке остались две машины, а три пошли дальше, до Сарепты. В Сарепте, маленьком поселке, находилось лагерное отделение и там же находился головной лагерь. В нем остались две машины. Я же на третьей поехал дальше, на отдаленную командировку при Сарептском отделении. Уже в Сарепте мы точно знали, что едем на Куянду.

Куянда оказалась даже и не поселком, а просто лагерем человек на пятьсот, да около него солдатская казарма и два-три многоквартирных барака, в которых жили надзиратели и начальство. А вокруг — низкие голые сопки.

Лагерь состоял всего из трех длиннющих саманных бараков, разделенных на четыре секции каждый. Уже тогда там не было нар, а были «самолеты». Так называли деревянные вагонки-кровати для зэков. Эти самолеты были разборными, легко разбирались и собирались. Были они четырехместными: два спальных места внизу и два — наверху. Парные места вверху и внизу отделялись перегородкой — доской, положенной посередине вдоль самолета. Недостаток таких постелей в том, что если один из четырех спящих поворачивался, или спускался сверху вниз, или залезал на место, то вся вагонка ходила ходуном и будила остальных спящих. Отапливались здесь бараки печами, топили их углем: рядом угольная Караганда. В Долинке тоже работало несколько шахт.

Работа в лагере в основном была сельскохозяйственная. В отличие от самой Сарепты здесь не сеяли зерновые, а занимались выращиванием овощей: капусты, картошки, свеклы, огурцов, моркови, помидоров… Да еще заготавливали сено для соседних лагерей.

В отличие от прославленных в советской печати целинников, направленных туда по путевкам комсомола и партии, нас, гулаговских целинников, одевали перед отправкой туда с ног до головы во все новенькое. Каждый из нас получал верхнюю и нижнюю одежду, обувь по сезону и постельные принадлежности. Публика тутошняя, в отличие от того паренька в кепочке, которого описал в своей «Целине» Брежнев, не драла горло, требуя теплой одежды. Она не сомневалась в своем праве быть одетой по сезону и получала свое без боя. В этом ГУЛАГ здорово выигрывает по сравнению с другими высшими инстанциями, направлявшими своих людей на целину.

Начальником лагеря на Куянде был плюгавенький и лысенький старший лейтенант (или капитан, забыл уже) Рыбкин. Я не могу сказать, что это был зверь или даже что он был человек крутого, злобного нрава. Нет. Он ничем не выделялся из массы виденных мною работников лагерей.

Из всего начальства и надзорсостава мне запомнился один надзиратель по кличке Буратино. Так звали его зэки, а вслед за ними и надзиратели, и солдаты. Эту кличку он получил за свою внешность: маленький, щупленький, с тонким и писклявым голоском, как у женщины. А главное — за длинный и уродливый нос. Буратино знал, что его зовут деревянным человечком, знал, что обязан этой кличкой зэкам, и мстил им в меру своих полномочий и таланта. На чем можно в лагере поймать зэка, чтобы наказать за нарушение лагерного режима? В основном это карты да водка. За картами здесь, как и везде в лагерях, проводили время почти все зэки: кто в надежде быстро и легко разбогатеть, а кто — провести время. Обычно играющие выставляли около барака караульного — зэка, который должен за определенную плату охранять играющих от внезапного налета надзирателей. Из всех надзирателей никто не умел, а может и не хотел, делать это с таким азартом и настойчивостью, как Буратино. Он умудрялся либо как-то обходить атасника, либо хватал его на посту и вместе с ним входил в барак и застукивал играющих. Но зэки быстро нашли способ мстить ему.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая история

Наследие Чингисхана
Наследие Чингисхана

Данное издание продолжает серию публикаций нашим издательством основополагающих текстов крупнейших евразийцев (Савицкий, Алексеев, Вернадский). Автор основатель евразийства как мировоззренческой, философской, культурологической и геополитической школы. Особое значение данная книга приобретает в связи с бурным и неуклонным ростом интереса в российском обществе к евразийской тематике, поскольку модернизированные версии этой теории всерьез претендуют на то, чтобы стать в ближайшем будущем основой общегосударственной идеологии России и стержнем национальной идеи на актуальном этапе развития российского общества. Евразийская идеологическая, социологическая, политическая и культурологическая доктрина, обозначенная в публикуемых хрестоматийных текстах ее отца-основателя князя Трубецкого (1890–1938), представляет собой памятник философской и политической мысли России консервативно-революционного направления. Данное издание ориентировано на самый широкий круг читателей, интересующихся как историей русской политической мысли, так и перспективами ее дальнейшего развития.

Николай Сергеевич Трубецкой

История / Политика / Образование и наука

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука