Мы здесь живем. Том 1

С этого момента я переосмыслил свое отношение к национальному вопросу в нашей стране. И русский народ мне уже не казался таким бескорыстным защитником малых народов. Я увидел «старшего брата» в его настоящей роли. Мне стали понятны «агрессивность» и «враждебность» по отношению к русским таких народов, как чечены, ингуши или крымские татары. Я говорю только об этих народах, так как к тому времени я с ними уже сталкивался. С крымскими татарами я столкнулся в Средней Азии. У нас, русских, тогда было такое представление о крымских татарах, что это дикари, которые только и делают что нападают на нас, русских, и вырезают всех, кто им попадается. Особенно я в этом убедился в Ташкенте, где шла настоящая вражда с поножовщиной между коренным населением — узбеками — и высланными туда насильно крымскими татарами. Вражда была взаимной. Мне понятна воинственность крымских татар: это реакция маленького народа, насильно вывезенного за тысячи километров от родины и брошенного во враждебный лагерь. Ведь другое слово для определения узбеков и их отношения к несчастному народу подобрать просто невозможно. Почему так враждебно встретили узбеки крымских татар? Даже к русским у них не было такой озлобленности.

Советское руководство, высылая из Крыма коренное население, очень расчетливо определило татарам место жительства: утопить маленький народ в море отсталого и еще во многом сохранившего средневековую религиозную фанатичность народа. Были все основания полагать, что татар просто вырежут поголовно. К тому же государство не собиралось их защищать, а, наоборот, было заинтересовано в их уничтожении.

То же самое относится и к чеченам и ингушам, высланным в Караганду. Этим, безусловно, повезло больше, так как они попали в окружение народа более терпимого и уже к тому времени полностью избавленного от религиозного фанатизма. Ведь Караганда, хоть город и казахский, но население его было почти сплошь русским. Казахи тогда еще не шли в город и оставались в своих аулах.

И хотя между русскими и чеченами и ингушами часто были конфликты, переходящие в поножовщину, но их отношения не идут ни в какое сравнение с отношениями между узбеками и крымскими татарами.

И вспомнил я еще один маленький народ — калмыков. К нам в Сибирь их привезли где-то в середине войны. Тогда мы о них мало чего знали. Нам только засело в голову, что это предатели. И даже то обстоятельство, что выслан с родины целый народ вместе со стариками и младенцами, не заставило нас задуматься и усомниться. Я сейчас не могу припомнить, в какое именно время года они у нас появились. Помню только, что в Барабинске их поселили на окраине, между городом и городским кладбищем. Там среди картофельного поля стояло несколько огромных овощехранилищ. Они были целиком в земле, и только крыши возвышались над землей. Ни одного оконца, ни одной печки. Как они там жили в сибирскую стужу без какого-либо имущества?

Никто из нас, пацанвы, или взрослых никогда у них «дома» не бывал. Место их поселения было окружено какой-то тайной и внушало страх, постоянное ожидание какой-то опасности. Издали мы видели, что там есть и дети разных возрастов, но мы нигде больше в городе их не встречали. Не ходили они и в школу. Ни женщины их, ни дети вообще никогда не появлялись в городе. Казалось, что они просто не выходят из своих подземных жилищ на свет белый.

Мы ни от кого не слышали, чем они вообще занимаются и работают ли где. И на что они жили?

Мы только часто видели, как они проходили строем — одни мужчины — то с деревянными винтовками, то без ничего вообще. Но куда их водили? На работу или на стрельбище?

Зато о них много говорили такого, от чего становилось страшно по ночам. Это было время расцвета преступности в городах. Например, в Барабинске в сумерках уже нельзя было выйти из дома. Грабили и убивали везде: на улице, на работе и даже в собственных домах. Люди с наступлением сумерек запирались на замки и запоры и на улицу не выходили. Человека могли убить ни за что. Сколько было случаев, когда убивали прохожего или паровозника в мазуте в надежде найти у него деньги и оказывалось, что у жертвы при себе либо были считанные копейки, либо вообще не было ничего.

В народе было два козла отпущения: калмыки и милиция. Милицию обвиняли в том, что она сама, вместо того чтобы бороться с грабителями, участвует в грабежах. То проносился слух, что два милиционера прямо в форме ограбили кого-то на улице. А то еще и то, что милиционер или группа их работали заодно с бандой грабителей. И тут же ходило опровержение этих слухов: это не работники милиции грабят, а грабители и бандиты хитрят и переодеваются в форму милиционеров и грабят и убивают под видом милиции.

С калмыками все было проще: это их рук дело. По городу ползли страшные подробности, как калмыки воруют русских детей, убивают их и едят. Родители тряслись за детей-школьников, которым приходилось зимой возвращаться из школы в сумерках. Грабежи и убийства валились тоже на калмыков.