Мыс альбатросов (СИ)

На кровати лежали разбросанные Гермионой вещи. Сегодня она непростительно долго выбирала одежду, прежде чем спуститься вниз. Стол… бедный стол скоро рухнет от количества справочников и талмудов, со стороны похожих на пузатые хлопушки из-за количества цветных закладок, торчащих их них. Гермиона никогда не загибала уголки страниц, приравнивая неуважительное отношение к книгам к вандализму. В последней прочитанной книге она нашла любопытное заклинание из разряда высшей магии — редкие чары дезиллюминации. Толково написано, несмотря на то, что автор — убеждённый магглофоб — прямым текстом указал в предисловии: «рождённые магглами не в силах освоить ни одно заклинание из сего труда». Звучало как вызов. Естественно, Гермионе было трудно пройти мимо.

Попрактиковавшись в новом заклинании, она могла бы проникнуть в Мунго самостоятельно. В конце концов, Дамблдор научился становиться невидимым без волшебной мантии. А все эти наведения справок о приюте — пустая трата времени!

Стоило идее захватить её, как в дверь тихонько постучали. Гермиона высунулась в коридор и встретилась глазами с Блэком.

— Есть минутка?

Она пропустила Регулуса в комнату, машинально проверив ту на наличие бардака. Бардак, к сожалению, никуда не делся.

Регулус выдвинул стул и сел на него верхом, положив руки на спинку.

— Итак?

— Итак? — переспросила она.

— Ты уже придумала, как попасть к Батильде?

Гермиона прислонилась к дверному полотну и невинно улыбнулась, что под пристальным взглядом Регулуса было достижением.

— С чего ты взял, что я ослушаюсь Ремуса?

— Ну же, — поддержав её игривый тон, сказал Блэк. — Не разочаровывай меня.

Она сдалась без боя, лишь шумно вздохнула.

— Ты плохо на меня влияешь. Я хитрю и выкручиваюсь.

— Уверен, ты не гнушалась этого и раньше. Так как? Полагаешь, Бэгшот могла навести Гарри на другие крестражи?

— Мы не будем уверены, пока не убедимся лично, — Гермиона подошла к столу за книгой и показала Регулусу отмеченную страницу. — Есть одно любопытное заклинание. Твоё мнение?

Он пробежал глазами по строчкам, затем вернулся к началу и прочёл титульный лист.

— Варнава Деверилл, — озвучил Регулус, приподняв брови в знак удивления. — Весьма специфичный выбор. Где ты достала эту книгу? Тебе не стоило её читать.

— Почему? Потому что автор ни во что не ставит магглорождённых волшебников и каждые две страницы любезно напоминает об этом? Неужели я буду обижаться на человека, который жил два века назад? По крайней мере, он не призывает убивать нас направо и налево. Странно, правда? Выходит, раньше к магглорождённым относились терпимее, чем сейчас.

— Это объяснимо, Гермиона, — сказал Регулус, потирая корешок книги большим пальцем. — В двадцатом веке магглорождённых волшебников стало гораздо больше, чем во времена Деверилла. Неприязнь к ним крепла с каждым десятилетием и окончательно установилась при Нобби Личе.

— Первом маглорождённом министре.

— В точку. При нём магглорождённые и полукровки получили значительные преференции для продвижения по карьерной лестнице, началось квотирование рабочих мест по статусу крови.

— Ты цитируешь «Историю магии». Марши сквибов, забастовки зельеваров из-за роста цен на котлы, роспуск Попечительского совета при Хогвартсе. Я всё это знаю, — нетерпеливо сказала Гермиона. — Ряд факторов объясняет социальную нестабильность и рост возмущения у обывателей, но не жестокость, приведшую к Первой магической войне.

Блэк шумно вздохнул.

— В то время я был очарован волшебником, приехавшим издалека, прекрасно образованным, утончённым и успешным. Он волновал меня своими идеями. Он говорил, что убивать врага так же нормально, как защищать свой дом, чем и является Британия для каждого из нас. В конце концов испокон веков убийство не считалось чем-то зазорным, если совершено во благо общества. Это борьба. Даже казни когда-то собирали тысячи зрителей. Римляне, образчик цивилизованного европейца, приходили в восторг от гладиаторских боёв в стенах Колизея, от вздетых на пики голов, и в то же время эти люди возродили Рим из пепла, укрепили границы и подарили миру образчики искусства архитектуры, скульптуры, поэзии. Этот волшебник не боялся общественного мнения, не испытывал обычных человеческих ограничений, в том числе моральных. В его словах жила часть нас самих, наши желания и чаяния, на воплощение которых у многих не хватало смелости. Он говорил то, что мы боялись произнести, делал то, чего втайне жаждали самые тёмные, уродливые уголки наших душ. Это ужасало и притягивало одновременно. Второе перевешивало. Мы были напуганы, наш мир менялся под воздействием маггловского, а страх всегда рождает агрессию.

Гермиона не ожидала услышать подобное откровение. Иногда она напрочь забывала, что перед ней не просто её сверстник, а бывший приближенный Волдеморта.

— Главное, сейчас ты так не думаешь. Ты изменился.

Регулус хмыкнул, возвращая Гермионе труд Деверилла.

— Хотелось бы верить.