Мыс Доброй Надежды

— Ого! Тут и носа ткнуть некуда. Проську хоть еще раз замуж выдавай — столько всего.

— А я там не вешаю. Я свое и мамино на стенку и простыней закрываю. Не хочу, чтоб ее юбки висели с мамиными вещами.

Понимая, что этот разговор неприятен подруге, Надька со свойственной ей легкостью тут же перескочила на другое:

— Где такой утюг отхватили? Я сколько мать грызу, чтобы купила, — ни за что! «Не большая, говорит, пани. И старый сгодится. Углей в печке хватает…» А что отец про твои намерения? — вернулась она вдруг к прежней теме.

— Хочет, чтоб десятилетку кончила, а Проська в сельскохозяйственный техникум посылает. И специальность, мол, хорошая, и близко, и еду удобно возить. Знаю я, для чего он ей, этот техникум: скорее из дома выпроводить.

— А ты не иди. — В голосе Надьки прозвучал вызов.

— Посмотрим еще, как оно будет. Может, и пойду, — отозвалась Валя.

— Правильно! — Что правильно, Надька и сама не знала и тут же стала опять восторженно рисовать свое будущее: — А я только в артистки. И мама уже согласна. Только сдам экзамены — и к тетке, похожу по театрам.

Экзамены, и девочкам пришлось спуститься с неба на землю.

— Пошли, — как-то сразу поникла Надька и взглянула в зеркальце. — Ну какая я Джемма? Красная, как редиска.

…На другой день после выпускного вечера отец сказал:

— Кончай, дочушка, десятый класс, а там поживем — поглядим. В колхозе поработаешь, а если захочешь, дальше в институт пойдешь.

— Ну, а пойдет в институт, да загонят туда, где Макар телят пасет. Кто ей там подсобит? Велика корысть от этих институтов. Вон Опенькин кончил, а вместе с тобой по ферме мотается, телят выхаживает, на весы ставит, — всунулась в разговор Прося.

— Ну и глупая ты баба, — не выдержал Антось. — «На весы ставит»… Да Опенькин диссертацию на этих телятах защитит, ученым станет!

— Так то ж мужик, — не сдавалась Прося. — А девке что? Пятнадцать лет учиться. Все равно замуж. Мало таких ученых сидят, детей нянчат?

— Рано еще про замуж поминать.

— Не рано, коли хлопцы домой провожают. С Женькой Цвирковым до утра просидели у нас на лавочке. — Прося отнюдь не собиралась ябедничать, просто решила пошутить.

Но Вале слова ее показались обидными. Как и всегда, когда кто-то неумело, грубо прикасался к тому, что ей было дорого, она мгновенно вскипела:

— И хорошо, что проводил, и хорошо, что сидели. Вам-то что? Семь лет вместе учились, и посидеть нельзя? И до утра никто не сидел.

— Слова по-людски от тебя не услышишь. Семь классов кончила, а жало как у осы. Еще три года на отцовских хлебах просидишь, что тогда будет! В дом не войдешь!

— Не беспокойтесь, не буду я три года на ваших хлебах. И без них не пропаду. В наймички не пойду. — И Валя, расстроенная, выбежала из хаты.

— Зачем ты хлебом попрекнула ее? Неужели не хватит его на всех? — сердито выговаривал Антось жене.

— Так он сам у тебя в горле встанет, пусть только посидит еще на твоем горбу.

В голосе Проси на этот раз звучали неподдельная злость и желание уязвить обоих — и мужа, и падчерицу. Антось впервые понял это и, вздохнув, задумался. «Может, и правда лучше, если пойдет в техникум. И ей поспокойнее, и в доме тише». Ничего, однако, не сказав вслух, он подошел к двери и столкнулся с Леней, в руках у которого была удочка и банка с червяками.

— Куда это, рыбак? — поинтересовался отец, с удовольствием глядя на загорелое лицо мальчика.

Босой, в синих трусиках, Леня казался вылепленным из одного куска обожженной глины, так ровно и прочно лег загар на его сильные руки, спину, на голенастые ноги.

— Чего-нибудь поесть хочу… Валя дома?

— Нет, ушла. Скажи матери — она сала даст.

— А Валя куда? — У Леньки сразу упало настроение. Это не ускользнуло от отца, и, чтоб Ленька не изменил своего намерения, он предложил: — Оставь тут, у двери, червяков, беги за едой, и пошли вместе. Я тоже на речку. Поглядеть, как там коровы на покосе ходят. Первый день выпустили.

— Я сейчас… Подожди, — обрадовался Леня, — только возьму…

Через несколько минут он вернулся с большой краюхой хлеба.

— А сало?

— Я попросил, а она говорит: «Бери сам». А я не хочу сам по кадкам лазить.

— Смотри, какой пан! Ты же не обедал, летал где-то. Пойдем вдвоем полазим по кадкам.

— Тат, а хлопцы дразнили Снежка. Мишка Коршунов камнем в него, так я ему врезал…

— Скажи Мишке своему — еще раз сунется, настою в правлении, чтобы сняли десять трудодней с отца. И это еще хорошо, а разозлится бык, он вам кишки выпустит.

— Меня Снежок не боится. Он лежит, а я ему лоб глажу, и он ничего. И Вали не боится.

— Смотрите, не очень приставайте к нему.

— Тат, а вот Валя с классной наставницей.

Валя вышла из двора школы вместе с невысокой смуглой женщиной. Та что-то горячо говорила, а Валя слушала, наклонив голову, молчала, и не понять было, согласна она с учительницей или думает по-своему.

«За документами бегала», — догадался Антось, и на душе у него стало тяжело.

— Вот и хорошо, что встретились, Антон Иванович, я как раз к вам шла, — отвечая на приветствие, сказала учительница.

— И я рад, Лариса Михайловна.