Мыс Доброй Надежды

— Знаете, что придумала ваша дочка непокорная? — без всякого предисловия спросила учительница. — Хочет поступать в техникум. А я, и директор, и все учителя советуют ей в восьмой класс. Она способная. Правда, этот последний год шла неровно.

— И я уговариваю остаться в школе.

— Зачем ты так? Сам ведь знаешь, не передумаю. И причину знаешь.

Антось ничего не ответил и повернулся к учительнице.

— Скажу, Лариса Михайловна, уважая вас и не таясь, хоть и не надо было при детях: нехорошо сейчас в нашем доме, и учиться ей будет трудно. Сами знаете обстановку, все знаете!.. Больше ничего я вам не скажу. Только то, что детям своим не враг, хочу, чтобы лучше им жилось и учиться легче было.

Слова были произнесены, все молчали.

— Ну что ж, — подумав, сказала Лариса Михайловна, — пусть будет так. Может, это и разумнее.

Со дня на день Валя ожидала вызова на экзамены. Первое время каждый день сама встречала почтальона Федю Жука, надеясь, что принесет долгожданное письмо.

Белобрысый веснушчатый Федя, подволакивая правую ногу, которая была у него короче, шел рядом с велосипедом и отвечал неизменно:

— Пишут!

Недели через полторы за этот ответ Валя возненавидела и его, и его веснушки, и бедную укороченную ногу так, что даже перестала спрашивать. Стояла у калитки, когда ковылял мимо, и не глядела в его сторону. А он, ухмыляясь, скалил зубы:

— Пишут тебе, Валя, пишут еще!

Потом даже и к воротам не выходила, только Леню посылала к нему: «Нету нам?» — хотя ниоткуда писем они больше не ждали. Фронтовые друзья отца, наверное, так же, как и он, потеряли его адрес, а родня вся жила близко.

Наконец Валя не выдержала и сама пошла на почту наведаться, узнать, не пропало ли случайно ее письмо с документами. Тогда вообще ответа не жди. Но на почте сказали, что такие справки наводят не раньше чем через месяц после того, как письмо отправлено, а до этого срока далеко еще.

Оставалось ждать, ломать голову и надеяться.

…И вот когда Валя и Леньке запретила заикаться о письме, оно пришло наконец. И принес его не кто иной, а тот же Федя Жук. Он держал в руках обыкновенный белый конверт, надписанный чьим-то не очень разборчивым почерком.

— Федечка, миленький, давай, — схватила его за руку Валя, забыв, что еще вчера этот Федя казался ей самым вредным существом на свете.

Узенькая, напечатанная на машинке бумажка вызывала Валю на приемные экзамены.

— Надо отцу показать, — закружилась она по комнате, прижимая к груди бумажку.

…На колхозном дворе в тени старого клена лежал огромный черный бык Снежок.

— Снежок! Снежок! — ласково позвала Валя и перелезла через высокую загородку.

Бык взмахнул тяжелой головой, звякнул цепью, которая приковывала его к столбу, сделал еще одно напрасное движение, чтобы высвободиться, и неторопливо встал на ноги.

— Скучал без меня, маленький, — бесстрашно подошла к нему Валя. — А у меня сегодня и угостить нечем. Забыла, Снежок, прости.

Бык тянул голову к ее рукам, облизывал их горячим языком и мычал.

— Покидаю я тебя, Снежок. Еду далеко, — гладя его по голове, между рогами, говорила Валя, улыбаясь той дороге, что ждала и звала ее за собой.

Снежок смотрел на нее покорно, в черно-голубых глазах его, казалось, можно было прочесть и сочувствие, и грусть. Отец вышел из коровника с дояркой Мальвиной и Опенькиным. Он не сразу заметил Валю.

— Добавьте Фиалке соли и увидите — аппетит появится, — продолжал Опенькин начатый ранее разговор. — Антон Иванович, как она очутилась там? — испугался он, увидев Валю. — Снежок никого не подпускает.

— Ее не тронет, она его маленького выхаживала. Корова погибла, один остался крохотка, совсем больной. А тут еще упал на ноги. Хотели прирезать. Так сколько слез пролила. Мать тогда у нее телятницей была. Вот Валя и упросила: «Сама буду смотреть за ним, и поить, и траву рвать». И выходила, видите, какой теленочек вымахал.

— Тат, смотри! — перебила Валя и высоко подняла белый конверт.

— Получила? Ну, и что пишут?

— Пятого на экзамены.

— В сельскохозяйственный техникум подала. Агрономом будет, — не то радуясь, не то огорчаясь, объяснил Антось Опенькину.

— От и добре. Подучится — и опять сюда, в свой колхоз, — уверенно сказала Мальвина.

— Мало времени осталось, проглядеть надо кое-что по учебникам. Не оплошать бы там на экзаменах, — забеспокоился отец.

— Все уже повторила. Схожу сейчас на поле, посмотрю, как у нас с капустой.

— Без тебя, поди, мать, не управятся. Лучше, как отец говорит, книжки почитай, — советовала Мальвина, не поняв Валиного настроения.

А той хотелось, чтобы все в деревне узнали, какое письмо она получила.

— Нет, схожу часика на два. Ну, Снежок, прощай. — Валя прикрепила к его рогам кленовую ветку.

— Красивая дочка у вас растет, — глядя ей вслед, сказал Опенькин.

Тоненькая, с непокрытой темной головой, она шла по узенькой полевой стежке, и лен расступался перед ней легкими голубыми волнами. Красный ситцевый сарафан издалека казался живым колышущимся цветком.

— Девчонка совсем еще, — впервые увидев дочь такой, какой стала она за этот год, не захотел расставаться с ее детством отец.