Мыс Марии

У тебя вечер Бродского сегодня? – Пробормотала Кэт, но Сашка уже не слышал.

Кроссовки полетели в стороны, а она тяжело навалилась на дверной косяк.

– 

Ну чего как неродная? Забегай! – Подхватила ее под руки Таня, университетская подруга и хозяйка. – Запеканку овощную будешь?

Гостья молча помотала головой, Таня посмотрела на подругу с тревогой:

– 

Ты в порядке?

– 

Да. – Кивнула Кэт. – Мне показалось, что кто-то гонится за мной от метро, я побежала.

– 

Никто не гнался?

Кэт покачала головой, а Танька впихнула ее в ванную, протянула полотенце:

– 

Умойся и иди пить вино.

В комнате отчаянно горланили «Алису», в кухне, гогоча, обсуждали какой-то бездарный спектакль, пытались сформулировать ошибки режиссера, чтобы потом, при встрече, утопить его в безжалостном потоке конструктивной критики. В коридоре – где-то между туалетом и ванной – негромко выясняла отношения какая-то парочка. Здесь всюду была жизнь. И не было места смерти. Кэт стояла и слушала, как мерно, успокаивающе шумит вода. Она подставила под кран лицо и ощущала, как прохладные капли скатываются по подбородку. Страх, захваченный водным потоком, соскальзывал вниз и, закручиваясь в маленький водоворот, бесследно сползал в канализацию. Мир снова обретал контрастность и четкость линий. Ей казалось, что она только что открыла глаза в новом, другом утре. Казалось, что она перепутала реальность с нестройным ночным кошмаром. Так бывает, если просыпаешься слишком резко. Кэт отказывалась верить в истинность глупого нестройного, нелогичного сна, убеждала себя, что странный пустынный Страстной – пригрезился, она сама его выдумала. И пугающая фигура, будто надевшая вместо бус легкомысленную красную ленту, так напоминающая ее школьную подругу Олю, пригрезилась тоже.

Когда Кэт вошла в зал, Сашка налил ей вина и снова схватился за гитару.

– 

«Meds» Placebo слабо? Кэт, давай, ты же текст помнишь.

Кэт покачала головой:

– 

Нет, давай Цветаеву.

– 

Только не Цветаеву! – Взмолились Танины гости, Кэт вздохнула и вышла на кухню. Друзья пели Placebo, потом несколько песен RHCP, потом перекинулись на творчество Курта Кобейна. Пару раз нестройно проорали что-то из Цоя, потом были Сплин, Башлачев и Высоцкий.

Они смеялись слишком громко, а кричали чересчур надрывно. Кэт уселась на балконе, закрыла дверь. Та, правда, не спасала, но Кэт старалась не обращать внимания, удивляясь, как еще не пришли соседи.

Дверь распахнулась, как будто ее открыли ногой. На балкон ввалился Сашка.

– 

Что стряслось? – Спросил он, протягивая Кэт рюмку. Она пожала плечами, но Сашкин проницательный взгляд буровил, просвечивая. Этот сканер, кажется, считывал мысли. Кэт как можно спокойнее ответила:

– 

Ретроградный Меркурий.

– 

У тебя тоже?

– 

Это астрономическое явление, Сань. Оно у всех.

– 

Я сегодня это от Оли Парамоновой слышал.

Кэт резко вскинула голову, уставилась на него:

– 

Она была здесь?

– 

Да. Где-то за час до тебя ушла.

– 

Куда?

– 

Не знаю, а что?

– 

Да так, вопрос был один. Не срочный. – Почему-то соврала Кэт.

– 

Домой, наверное, поехала. Они весь вечер ругались с Илюхой. Он был пьян, испортил ей настроение, она ушла домой.

– 

Слава богу. – Выдохнула она, понимая теперь окончательно, что все придумала. И ничего страшного на Страстном, конечно, не произошло.

Кэт почему-то захотелось рассказать Сашке обо всех пережитых страхах, а потом позвонить Оле, разбудить ее, выслушать негодование и недовольство. И улыбнуться, засмеяться, окончательно успокоиться. Она на секунду уткнулась лбом в Сашкино предплечье, потом резко вскинула голову, проглотила остатки алкоголя и протянула другу опустевшую рюмку. Уже раскрыла рот, чтобы начать говорить, но Сашка вдруг поднялся. Бутылка, которую он принес с собой, была пуста. Нетвердой походкой друг вышел на кухню в поисках новой.

Послышались голоса. Кто-то полез в холодильник за тем же, за чем и Сашка.

– 

Ребят, тут все закончилось. – Констатировали в кухне. – Придется сгонять на Красную Пресню в наш пабик.

– 

Можно там и приземлиться. – Улыбнулся Сашка. – Или сюда тащим?

– 

Давай сюда. – Решил кто-то. – Там шумно, не поговорить. – И громче, чтобы на балконе точно было слышно, добавил:

– 

Кэт, где бы ты ни была, твой Бела Тарр

3

– скука.

– 

Сам ты скука, Жэк. – Проговорила Кэт, чувствуя, как пережитый ужас отступает. – «Туринская лошадь»

4

так прекрасна, что, как Джоконда, сама уже может выбирать, кому ей нравиться. Выйди отсюда, не демонстрируй нам свою недалекость. Говоришь ты, а стыдно всей квартире.

– 

«Туринская лошадь» – самое занудное говно в моей жизни. Я уснул на пятнадцатой минуте. Даже первых фраз не дождался. Что за херня – полчаса ни одного слова.

– 

Жень, потом напомнишь, скину тебе список книг Ницше. Почитаешь. Реально поможет для понимания.

– 

Кино должно быть понятным без Ницше.

– 

Кино должно быть искусством, бестолочь ты. Тарр – гений. Давай, про «Гармонии Веркмейстера»

5

еще что-нибудь скажи мне.

– 

«Гармонии» – нормально.

– 

Нормально? – Махнула рукой Кэт. – Ну понятно.

– 

Ты вот «Кладбище»

6

Вирасетакула смотрела?

– 

Понравился тебе, да? Но, согласись, «Дядюшка Бунми»

7