Мышеловка

«Меня бы это происшествие, удайся оно до конца, расстроило бы еще больше», – подумал я. Мне был симпатичен этот голубоглазый юноша с легким пушком на подбородке, сочинивший себе какие-то благородные правила, от которых не мог отступить ни на шаг. Он очень напоминал разорившегося дворянина, занесенного сюда из девятнадцатого века и вынужденного подрабатывать учительством.

– Через несколько дней я назову вам имя человека, намеревавшегося вас убить, – продолжил Клемент Морисович. – А пока прощайте! Честь имею.

– Постойте, – остановил его я. – Вам нравится Валерия?

– Это к делу не относится, – махнул он рукой и пошел прочь.

А я, посидев еще немного на Волшебном камне и перечитав послание, поспешил к Ермольнику, чтобы предупредить его о ночной вылазке.

Глава 8 Вновь у Намцевича

Не знаю, поступил ли я правильно, решившись отправиться ночью в особняк Намцевича и не предупредив об этом своих друзей. Но послание Валерии было адресовано лично мне, и никому иному. Она ведь не остановила свой выбор на Маркове, или Комочкове, или Сене Барсукове. Но почему именно я вызвал ее столь пристальное внимание? Здесь тоже была какая-то загадка, хотя в глубине души я надеялся, что она просто прониклась ко мне неожиданной симпатией, а возможно – сердце мое трепетало – даже внезапно полюбила. Надеяться на это было, конечно, смешно и глупо, но мне хотелось так думать и верить. Но, по правде говоря, а совершал довольно рискованный ход: а что, если послание Валерии было ловушкой, средством заманить меня в западню? Да и написать его мог кто-либо другой, тот же Намцевич, договорившись предварительно с учителем, ведь я не знал ни ее почерка, ни то, какие внутренние мотивы двигали поступком Клемента Морисовича. Некоторые сомнения вызывал у меня также и Ермольник, сам вызвавшийся сопровождать меня в особняк Намцевича. Понятно, что он преследовал какие-то свои цели. Его постоянная угрюмость и настороженность говорили о том, что и на его душе лежит какой-то камень, отягчающий жизнь. И кроме того, я помнил о пропавших из моего дома тетрадках деда, об оставленных в подвале следах тупоносых ботинок, точно таких же, что носил кузнец. Но отступать было уже поздно.

Дождавшись, когда Милена уснет, я выскользнул из постели, оделся в темноте и осторожно прошел через зал в первую комнату, где был выход во двор, который, как сторожевой пес, охранял Марков. И хотя ступал я почти бесшумно, он тотчас же вскинул от подушки голову.

– Ты куда? – спросил шепотом Егор.

– Пройдусь немного, – уклонился я от ответа. – Голова побаливает.

– Врешь. И я с тобой.

– Спи, спи… Я ненадолго.

– Пистолет дать?

– Не надо. – У меня с собой и так было кое-что из моих пиротехнических спецэффектов. Не зная, что меня ждет в особняке, я на всякий случай захватил несколько «подарков» для хозяина и его охранников.

– Где тебя хоть искать, если не вернешься?

– У Намцевича, – немного помедлив, ответил я. А потом поспешил из дома. Времени было половина второго, и Ермольник уже поджидал меня на берегу озера. Я увидел его коренастую фигуру возле остова сгоревшей лодки.

– Все-таки пришел, парень? А я думал, что побоишься.

– Нам надо покинуть особняк до рассвета, Потап Анатольевич. Но сначала нужно туда попасть…

Я заметил в руках у Ермольника короткую чугунную дубинку, напоминающую древнерусскую палицу. Значит, и он тоже приготовился основательно.

– Вы видели, что сделали с трупом Стрельца? – спросил я.

– Сволочи… – произнес кузнец. – Хорошо хоть не над живым так изгалялись. Но дай срок, и за этим дело не станет.

– У вас есть в поселке верные люди?

– Найдутся.

– В случае чего можно будет на них опереться?

– Там видно будет, – хмуро отозвался Ермольник. – Пошли.

Через некоторое время мы стояли возле высокой ограды. Окна в самом особняке и в возвышающихся по углам башенках были погашены. Кроме одного – расположенного прямо напротив ворот. Очевидно, именно там находилась ночная охрана. Сколько их было: двое, трое? Вряд ли больше. Да и кого Намцевич мог опасаться здесь, в Полынье, где жители были разобщены и трусливо сидели по своим домам? Я бы нисколько не удивился, если они покорно примут все, что предложит им Намцевич. Меня всегда поражала терпеливая и какая-то безропотная природа русского человека, позволяющая сносить самые гнусные и подлые оскорбления, подставлять выю под очередное ярмо, словно так и должно быть.

Такие мысли одолевали меня, пока кузнец Ермольник тихо возился с замком в воротах. Наконец они слабо скрипнули и подались в сторону. На наше счастье, никакой сигнализации в ограде не было. Пригнувшись, мы вошли внутрь, и кузнец запер за собой ворота. Мы сразу же отступили в темноту, оставив позади полоску света, падавшую из окна. Но едва мы сделали несколько шагов, как из-за кустов выскочила огромная черная тень и помчалась на нас. Ермольник тихо присвистнул и вполголоса произнес:

– Спокойно, Тубо! Свои…