Мыши

Когда писк начал утихать, послышалось стрекотание, и Мишка – в который уже раз за этот день – опасливо напрягся: прямо на них с Андреичем неслись несколько мышиных вертолетов. Профессор, однако, никакого беспокойства не проявил, был невозмутим, как школьный завуч Иван Николаевич, и Мишка его зауважал.

Вертолеты облетели седой Цаплинский ежик и приземлились на гладкий гранит парапета. Стрекотание смолкло. Винты еще продолжали вращаться, когда из прилетевших машин выбрались несколько мышей – штук десять – и направились к профессору и Мишке. Вряд ли мы узнали бы среди них генерала Тиуи, хотя, разумеется, он тоже там был.

– Познакомься, Миша. Это командующие сегодняшним парадом. У них не очень благозвучные имена, поэтому я называю их по-своему: генерал Наполеон, генерал Бисмарк, генерал Сталин…

Гости отдавали честь и пищали что-то бодрое. Переводчики кричали в мегафоны перевод, но очумелый Мишка не мог уловить слов.

– Вот это крутая шайба! Значит, ты, Андреич, над ними действительно самый главный, да?

Профессор Цаплин погрозил ему пальцем:

– Ай-яй-яй! Опять это дрянное слово!

– А как же?-спросил Мишка, нахмурясь.-Ты ведь начальник?

– Начальники – они.

– Значит, ты – президент или король?

– Я выше всех президентов.

– Такого слова нет,-заявил Мишка.

– Возможно, Миша. Ну и пускай его нет, правда? Тогда мы его придумаем, а?-глаза Андреича засветились добрым сказочным светом и завороженный Мишка кивнул.

– Э, нет!-тут же сказал Цаплин, подмигнув.-Такое слово уже есть. Это талант! Гений! Будь гением – и покажи всем свиньям, которые презирают талант… Ты им покажешь?

– Покажу,-кивнул Мишка, чтобы не обижать Андреича.

Тот наклонился к мышам и что-то негромко сказал. Через минуту появился человек со стулом в руках, казавшийся удивительно лишним в этой обстановке. Впрочем, он тут же исчез, как только поставил стул.

Профессор наклонился, поднял Мишку и взгромоздил прямо с грязными ногами (вот бы тетки посмотрели!) на принесенный стул У Мишки захватило дыхание оттого, что площадь перед ним как будто раздвинулась. Маленькое сердце забилось чаще чем положено. Мишка почувствовал, будто отрывается от земли и пошатнулся, но рука Андреича держала его крепко.

На клеточках с буквами Комов набрал: Б-Е-Т-Х-О-В-Е-Н, открыл дверь и осторожной рыбой проскользнул внутрь Цаплинских апартаментов. Настороженная тишина и хмурая темнота встретили его неласково. Пошарив по стенам, он нашел выключатель. Со светом окружающий мир стал веселей. Желтоватый неон осветил знакомые длинные столы и колдовской пейзаж на них из таинственных приборов и разной научной химии. Методично, словно муравей, Комов принялся обшаривать логово профессора. Он делал то, что было его профессиональным занятием: искал информацию. Рабочие записи, интимные дневники, телефонные книжки, фотографии в коробке из-под печенья, магнитофонные кассеты, книги с пометками на полях, дискеты, обрывки газет с наспех записанными адресами, пожелтевшие от времени конверты и компакт-диски. Скоро он понял, что пришел в это таиственное обиталище не зря. Там и тут островками на столах и плотными слитками в выдвижных ящиках лежали исписанные неряшливым профессорским почерком тетради, бумаги, блокноты. Россыпь дискет и компакт-дисков дразнила Алексея и подговаривала аккуратно собрать их и унести прочь.

Следователь впал в азарт. Ему хотелось всё узнать о профессоре Цаплине. С самого начала. Держать секреты его жизни в ладонях. Прочитать его душу и найти сокровенные ниточки, которые управляют ее порывами. Короче, Комов хотел досконально знать всю ту историю, на орбите которой теперь вращались его и Лизина судьбы.

Он аккуратно перебрал тетради, пока не нашел ту, что искал – с "№1", написанным фломастером на обложке.

Комов открыл первую страницу и начал читать:

"Никогда не думал, что стану вести дневник. Это удел либо слабых, либо болезненно тщеславных людей. Но оказывается, существует третья категория: людей, не понятых эпохой, ушедших вперед дальше других. Тогда дневник – единственный способ сохранить знания для грядущих поколений… но – каких поколений?.."

Комов перевернул сразу несколько листов.

"…Он обозвал нас мышами. Думал, что оскорбляет. Но, как говорит один из героев Булгакова, "я лично не вижу ничего дурного в этом животном, чтобы обижаться на это слово". Правда, это относилось к собаке… А мыши… Как только он сказал это – сразу молния, озарение!.. Сначала мне показалось: отняли всё: наш Институт, лабораторию, возможность заниматься наукой, а, следовательно, – жить… Но потом я понял: не-ет! есть вещи, которые нельзя отнять! Никакая бритая пучеглазая шпана, никакой бюрократ с лягушачьей кровью не смогут задушить идею, отобрать и сунуть к себе в карман чужой талант! Не выйдет, господа плоские материалисты!.. Первые наброски великого озарения я сделал на файле idea директории raznoe на диске D".

"Уже теплее",-подумал Комов, пролистывая наугад дальше.