Излагая эту грустную сагу, Мыш ни одной секунды не сидел спокойно. Я уже тогда подумал, что все эти маленькие прыжочки, дерганье ушами, поднимание хвоста, почесывание и шевеление носом имеют какой-то дополнительный смысл, который нельзя перевести на человеческий язык. Эти мелкие движения, по-моему, сильно раздражали Эдит; в сущности, можно понять, что тяжело воспринимать смысл речи, когда собеседник вертится – но не в данном же конкретном случае!
Впрочем, не это главное.
Когда он закончил рассказывать, я спросил:
– Что будем делать?
Мыш задумчиво почесался и отвечает:
– Я уйду. Позову своих. Ты жди. Думай, как починить гнездо. Слушай.
– Мне, – говорю, – не лучше пойти с тобой?
Он ткнул меня носом в плечо.
– Нет. Ты не пройдешь. Там узко. Нож есть?
– Да, – говорю.
– Хорошо, – пищит. – Дай.
Я ему дал отличный нож с комплектом лезвий и несколько пачек витаминного концентрата. На прощанье он меня понюхал в нос и несколько раз лизнул. Я его погладил в ответ – надеясь, что это адекватно выглядит по здешним меркам.
Мне не хотелось, откровенно говоря, его отпускать – но привести его семью сюда, похоже, было нужно нам обоим.
По нашим бортовым часам уже поздний вечер был, когда Мыш ушел, но Эдит не спала. Во-первых, она выпила многовато кофе, а во-вторых, ей слишком хотелось сделать мне выговор.
Только я вернулся в каюту, как она тут же заявила:
– Вы невыносимый человек, Марсэлл! Слушаете какую-то поганую крысу, а человека не слушаете!
– А что вы, человек, – говорю, – хотите сообщить принципиально интересное?
– Я уже сказала, – говорит. – Нужно срочно улетать отсюда, а не разговаривать с крысами. Что вы там сломали в этом своем звездолете?
– Передатчик и следящую систему, – говорю. – И вдобавок, мы не стоим на грунте, а почти что висим наискосок, касаясь пола этого тоннеля одним амортизатором из трех. Потому что застряли в сломанном потолке. Понимаете?
Она посмотрела на меня с неприязнью. И говорит:
– Я домой хочу. Сейчас же. Мне все это уже надоело. А вы, вместо того, чтобы заниматься делом, расспрашиваете тут говорящих крыс о смысле жизни, – и повысила голос: – Вот что вы расселись?! Думаете, все само починится?!
Я немного подумал и понял, что в чем-то Эдит права. Самое лучшее – поскорее все закончить. Но автоматы нельзя оставлять без присмотра, чтобы мышки не взяли их себе, поэтому нужно выходить и все самому налаживать.
Не слишком большое удовольствие, но придется.
– Утром начну работать, – говорю. – Сейчас уже спать пора.
И Эдит тут же выдает приказным тоном:
– Отправляйтесь спать в рубку. Не надейтесь, что я буду тут с вами ночевать на одной постели.
Я пожал плечами и пошел в рубку. Убавил в каюте свет, дверь закрыл. Только собрался как-нибудь устроиться в кресле, чтобы с него не съезжать – слышу, как Эдит кричит:
– Марсэлл, идите сюда!
Пришлось вернуться. Смотрю – она чуть не плачет.
– Марсэлл, – говорит со слезами в голосе, – как вам не стыдно! Мне же страшно одной, в темноте, койка какая-то кривая и слышно, как там вокруг эти звери бегают! А вам все нипочем – бросили меня и ушли!
Я выровнял койку, как смог. А Эдит всхлипнула и говорит:
– Ну что вы ведете себя, как неживой?!
Я понял это так, что уже можно начинать вести себя, как живой – и начал. Не лишено приятности, хотя и в этих вещах Эдит оказалась особой совсем без фантазии. Но она была очень милая и тепленькая и потом быстро заснула. Только и успела сказать, что мы, Дети Грома, в интимных делах только о себе и думаем, а вот у них на Строне мужчины нежные.
Я еще успел пожалеть нежных мужчин со Строна, засыпая.
Зато следующим утром Эдит спала так крепко, что даже не проснулась, когда я встал с койки. Хотя койка в моей машине очень узкая и на двоих не особенно рассчитана – постоянной подружки у меня не было, а если бы и была, я б не таскал ее с собой в бои и походы. В общем, я встал тихонько, плеснул воды в физиономию, съел что-то условное и пошел заниматься делом, оставив для Эдит кофе и завтрак.
У меня самого здешнее положение с пищей отшибло аппетит напрочь.
Я вооружился потеплее перед тем, как выйти. А снаружи установил пару датчиков, фиксирующих движение дальше зоны работ – и только потом уже запустил автоматы. Сам вскарабкался на борт, поближе к сорванному локатору, и начал тестировать то, что от него осталось.
Через час примерно сигнализация сработала. Причем движущийся объект не смылся в темноту, как только я его обнаружил, а остался сидеть на освещенном месте.
Он не походил на Старшего Мыша даже издали – Мыш-то был серый такой, вернее, бурый, а этот – почти черный. И помельче. И держался очень смело – сел, скрестив руки и принюхивался. Я подумал, что он вряд ли из шестерок Большого Босса, а может быть даже родич Мышу – но ошибся.
Этот чужой очень внимательно наблюдал, как я спускаюсь. А когда я стал подходить, он весь напрягся, но не убежал. Дал себя рассмотреть.