Мысль, вооруженная рифмами

А. Д. Кантемир в своих сатирах раскрепостил силлабический стих, освободил его от обязательной синтаксической связи зарифмованных строк, допускал переносы, и, как следствие, у него появились разнородные рифмы: многи — ноги, дети — разумети и т. п. (VI, 10). Однако стопной теории и практики Тредиаковского он не принял, упорядочив лишь ударения перед цезурой: в отличие от Симеона, у которого преобладали женские предцезурные окончания, Кантемир во второй редакции сатир допускал только мужские и дактилические. Это была запоздалая полумера. В поэзии Кантемира русский силлабический стих достиг вершины и на этом прекратился.

Анонимная демократическая поэзия, восходящая к фольклору

1. Повесть о Горе и Злосчастье (Отрывок)

Наживал молодец пятьдесят рублев,

залез он себе пятьдесят другов,
честь его яко река текла.
Друговя к молодцу прибивалися —
<в> род-племя причиталися.
Еще у молодца был мил н<а>дежен друг,
назвался молодцу названой брат,
прельстил его речми прелестными,
зазвал его на кабацкой двор,
завел его в избу кабацкую,
поднес ему чару зелена вина
и кружку поднес пива пьяного,
сам говорит таково слово:
«Испей ты, братец мой названой,
в радость себе и в веселие и во здравие,
испей чару зелена вина,
запей ты чашею меду сладкого.
Хошь и упьешься, братец, допьяна,
ино где пил, тут и спать ложися.
Надейся на меня, брата названого,
я сяду стеречь и досматривать.
В головах у тебя, мила друга,
я поставлю кружку ишему сладкого,
вскрай поставлю зелено вино,
близ тебя поставлю пиво пьяное,
сберегу я, мил друг, тебя накрепко,
сведу я тебя ко отцу твоему и матери».
В те поры молодец понадеяся на своего брата
                                                            названого,
не хотелося ему друга ослушаться,
принимался он за питья за пьяные
и испивал чару зелена вина,
запивал он чашею меду сладкого,
и пил он, молодец, пиво пьяное.
Упился он без памяти
и где пил, тут и спать ложился,
понадеялся он на брата названого.
Как будет день уже до вечера, а солнце
                                                            на западе,
от сна молодец пробужается,
в те поры молодец озирается:
а что сняты с него драгие порты,
ч<и>ры и чулочки все поснимано,
рубашка и портки все слуплено
и все собина у его ограблена,
а кирпичек положен под буйну его голову,
он накинут гункою кабацкою,
в ногах у него лежат лапотки-отопочки,
в головах мила друга и близко нет.
И вставал молодец на белые ноги,
учал молодец наряжатися,
обувал он лапотки-<отопочки>,
надевал он гунку кабацкую,
покрывал он свое тело белое,
умывал он лицо свое белое.
Стоя молодец закручинился,
сам говорит таково слово:
«Житие мне бог дал великое,
ясти-кушати стало нечего,
как не стало деньги ни полуденьги,
так не стало ни друга не полдруга,
род и племя отчитаются,
все друзи прочь отпираются»…