Мысли

Так вот, данный номер журнала предоставляет мне подобную возможность. Идея проекта — посвятить номер весьма значительной и даже знаковой фигуре московской художественной сцены — интересна и симптоматична. И она сама, и время, и список авторов, согласившихся принять участие, весьма показательны. И вряд ли подобное в подобном оформлении и с подобными отстраненными оценочно-квалифицирующими интонациями возможно было бы даже год назад. И вот, все это вместе взятое и перечисленное прежде всего свидетельствует об окончательном завершении замечательного и значительного периода доминирования школы московского концептуализма, видной, даже показательной фигурой которого и является Монастырский. Ну, я говорю «прежде всего» не потому, что иные аспекты этого коллективного исследования представляются мне менее значительными, но лишь потому, что именно это есть сугубый мой личный модус общей темы данной публикации. Конечно, надо сделать необязательную для круга авторов и читателей данного журнала, но существенную для более широких внешних кругов оговорку. Под доминированием и областью доминирования я, конечно же, имею в виду достаточно тонкий слой российской культуры, ее деятелей и потребителей, на который проецировалось и в пределах которого функционировало и функционирует российское современное (contemporary) искусство. Несомненно, также следует отметить и факт достаточно длительного лидерства концептуализма и его деятелей в представительстве российского современного искусства за рубежом. Под завершением же доминации имеется в виду весьма простая вещь — невозможность дальнейшего рекрутирования свежих сил под знамена концептуализма. В то же самое время художники, деятели и породители этой школы вполне могут продолжать, да и реально продолжают вполне активную художническую деятельность в пределах намытых, наработанных личных мифов, имиджей и имен, ну и, естественно, своих тонких и разработанных, все-таки видоизменяющихся и подвижных творческих практик. Это так. Это факт. С этим бессмысленно спорить и чересчур пафосно настаивать на этом — даже безвкусно. Просто отметим это. Как, скажем, подобным же образом только уж специалистам и сугубым знатокам есть интерес и резон разбираться в датировках малоотличных, на нынешний удаленный взгляд, друг от друга изображений голых женщин, покрытых почти труповатыми цветными пятнами, того же Ренуара на пределах его немалого срока активной деятельности. В горизонте же его культурного мифа, моментальной узнаваемости и идентифицированности Ренаур просто и есть Ренуар.

Но вернемся от Ренуара к Монастырскому. Еще раз хочу подчеркнуть, что все мои как бы анонимные образы, конструкции и ситуации тем не менее имеют прямое отношение к герою нашего повествования. Его имя прочитывается, во всяком случае, должно, во всяком случае, мне хочется, чтобы оно прочитывалось или вчитывалось в любой поворот и изворот данного повествования.

Многие (в том числе немало авторов и данного номера) утверждают, что завершение концептуализма, его влияния и ауры его обаяния на московской, да и на российской сцене произошло гораздо раньше. Мне трудно судить о сцене всероссийской, но именно на московской сцене (кстати, традиционно и поныне весьма влиятельной в пределах всего российского современного искусства) именно их собственное активное противостояние именно концептуализму и его героям придавало последним необыкновенно живой вид непреодоленной и непреодолеваемой актуальности. И, действительно, в наше время ускоренных и укороченных до 5–7 лет культурных поколений доминирование на культурной арене в течение почти 25 лет — вещь вполне уникальная. С этим московский концептуализм можно поздравить, подивиться этому, снять в уважении шляпу и даже определить в Книгу Гиннесса.

Понятно, что приятен вид живого и подвижного организма. Не очень обаятелен вид и запах мертвых тел. Простим, простим им это. И опять вполне пригоден в обиходе белый и очищенный от ненужных мясных довесков костяк — ну, хотя бы, чтоб установить на своем полированном, сияющем рабочем столе сияющий и отполированный череп предка-предшественника и вести с ним разговоры, типа:

                — Ну, что, Йорик?
                — Да ничего! На себя посмотри!