Мысли и сердце

– Подключать еще баллон или нет? В этом сорок атмосфер!… Ладно. Давление полторы. Жарко?! Можно облить водой. Перетерпите?

– Давно начали? Кто там внутри?

– Виктор Петрович и Надя. А начали минут пятнадцать. Собака была почти мертвая.

– Неужели? Алла, расскажите, что делали. Алла сидит, что-то пишет. Наверное, протокол опыта. Все заведено, как в лучших домах. Подняла голову - приятная девушка. Показала записи и графики.

– Сегодня мы ставили опыт с шоком так, как вы сказали. Выпустили собаке пол-литра крови из артерии, давление упало до шестидесяти миллиметров ртутного столба. Однако через полчаса стало повышаться. Тогда снова кровопускание, пока давление не понизилось до сорока, потом еще раз пришлось повторить. После этого уже наступил настоящий шок, давление тридцать-сорок, дыхание еле-еле, на окрик не реагирует. Через два часа после начала совсем стала умирать - видите, как давление упало, почти до нуля. Тогда закрыли люк и дали кислород. Вот за четырнадцать минут подняли до полутора атмосфер. Не знаю, что будет.

Молодцы, все правильно, делают, как говорил. Это уже настоящий тяжелый шок.

Помню во время войны: если раненый два часа был с очень низким давлением - пятьдесят-шестьдесят, его никогда не удавалось спасти. Это уж точно.

– А ну, дай мне с ним поговорить. Постучи, Коля.

Это такой знак - ключом по стенке. Проще, чем звонить. Беру трубку.

– Виктор? Как там пес?

– Пока неважно. Давление поднялось до семидесяти - и больше никак. Может быть, немножко крови перелить? Кубиков сто? А?

– Хотелось бы без крови, но если не будет лучше, тогда перелейте. Подождите еще минут пятнадцать. Давление еще повысите?

– Да, до двух.

– Ну хорошо, ждем.

Зашипел кислород - Виктор открыл кран внутри. Стрелка медленно поползла вправо. Один и восемь десятых… два. Коля стучит и закручивает вентиль на баллоне.

Спрашиваю Алешу об электрокардиограмме. Частота пульса увеличилась до ста двадцати пяти. Но зубцы низкие. Однако собака жива. Мальчик Алеша - как красная девица. Небось девчонки им командуют.

Ждем. Хожу вокруг камеры. Люк открывается внутрь, его прочно прижимает давлением кислорода. Наружные барашки откинуты, значит, как давление упадет, так можно самому открыть изнутри.

Едва ли эта мера нужна - не забудем же мы Виктора в камере? Но все-таки. А давление изнутри спустить нельзя - это плохо. И охлаждение нужно туда провести.

Недоделанную камеру с завода привезли. Торопили их. Конечно, не три месяца, как обещали, а почти все шесть, но ничего.

Электричество они проводили уже здесь, присылали своих проектантов и мастеров. И телефон - тоже. И аппаратуру для подключения баллонов.

Хорошие ребята. Такие вежливые, деликатные. Как будто мы им одолжение делаем, а не они нам. Нужно сходить в бухгалтерию - деньги еще до сих пор заводу не перевели. Некрасиво.

Стучит. Подбегаю к телефону.

– Что?

– Я перелью грамм сто крови, Михаил Иванович? Не повышается давление,

– Переливайте.

Посмотрим. При обычном шоке такой давности и тяжести переливай сколько угодно - не подействует.

Помню… Война. Медсанбат. Шоковая палатка. Ряды носилок на козлах. Движок стучит. Тусклая лампочка под куполом. Тени на белых стенах. Саша Матюшенко ходит неслышно, меряет давление, переливает кровь, чуть живая от усталости. Халат грязный, волосы выбились из-под косынки. Изредка тихий стон. Шоковые раненые молчат. «Нет, Михаил Иванович, не повышается. Слишком поздно доставили солдата». Сколько я видел этих шоков! Чего только не пробовали! Все бесполезно, если поздно. Много похоронили. Много.

Что там делается, за этой черной железной стенкой? Пока это только собака. Заглянем в окно. Плохо видно - туман, да и плексиглас слишком толстый. Вот Виктор поднял ампулу с кровью, а Надя что-то копошится у собаки. Лиц не разобрать.

Манометр показывает две атмосферы. Если опыт идет долго, то может накопиться углекислота. Тогда открывать кран внизу. Пока еще не нужно.

– Алла, сколько уже сделали опытов?

– Сейчас сосчитаю: с отеком легких - три, с острой кровопотерей - два, этот шестой. Не считая прицельных, когда просто определяли насыщение венозной и артериальной крови.

Да, помню. Сначала брали пробы крови и передавали через шлюз, но это плохо. «Можно нам внести оксигемометр прямо в камеру? Без этого нет точности измерений и не успеваем проследить динамику». - «Но ведь это сто двадцать вольт». - «Мы будем осторожно». - «Ну смотрите, под вашу ответственность». Потом прибежал: «Михаил Иванович, стопроцентное насыщение гемоглобина артериальной и венозной крови! Значит, организм использует только растворенный кислород, а от гемоглобина и не трогает. Вот здорово!»

Здорово, конечно. Пока все оправдывается. Даже больше - опытов с кровотечением и шоком иностранцы не проводили. А может, мы не знаем?

День сегодня такой же, как год назад, когда Сашу оперировали. Молодые листочки. Запах. А кажется, давно-давно. Обманчиво ощущение времени. Близкое кажется далеким, а далекое - будто рядом.