Мысли и сердце

В крайнем случае камеру уже можно использовать. Если неминучая смерть, тогда не до разговоров и сомнений. Трудно только больного затянуть туда. Но можно. На носилках. С капельницами морока будет. Если придется Сашу оперировать, то уже будет какой-то резерв.

Собаки и больные не одно и то же. Почему? Гипоксия же одинаковая. Неизвестно, как будет действовать избыток кислорода на больное сердце. Но англичане уже лечили инфаркт хорошо.

– Ну что там - загляните. Нет, Коля, ты стой у кранов. Мало ли что.

Алеша смотрит в оконце… Трогательный: щеки румяные, очки.

– Ничего, сидят.

Подождем еще. Хотя они в камере уже около часа. Чистота опыта не допускает никаких других средств: ни искусственного дыхания, ни лекарств. Ничего. Все-таки кровь пришлось перелить. Жаль. Но всему есть пределы. Два часа с таким давлением, а крови выпущено процентов семьдесят.

Оборудовать камерами все крупные клиники. Или поставить ее в реанимационный центр[28], чтобы лечить всех больных с терминальными состояниями[29]. Можно даже передвижную камеру создать, поставить на специальную машину - «Скорую помощь».

Мы бы могли даже у себя в клинике создать такой центр.

Брось. Размечтался. Еще ничего нет, кроме этих шести опытов. Как у Ильфа и Петрова: «Васюки - центр мира». Что-то в этом роде. Забыл. Прошло полчаса. Нет терпения - позвонить.

Беру трубку.

– Постучи, Коля.

– Порядок, Михаил Иванович. Давление повысилось до нормы. Можно бы уже вылезать, но я хочу закрепить. Минут десять еще.

– Хорошо. Скажите, когда выпускать.

Удивительно. Но еще может упасть давление, когда вылезут. И у раненых бывало: накачаем кровь, сердечных лекарств - давление повысится, а потом снова падает, и уже совсем. Нет, до нормы не повышалось. Сложная штука - шок. Все его компоненты камера не может снять. Да мы и не знаем их значения. Гипоксия, наверное, главное, а это ведет к общему нарушению химизма тканей. А гипоксия снимается. Так что, может быть, и все остальное нормализуется. Правильно он делает, что ожидает. Вообще толковый, только неорганизован. Все куда-то спешит и в то же время опаздывает. Книги вовремя не возвращает. Бреется плохо, галстук набок. Но это пустяки.

Скучно сидеть и ждать, а уходить нельзя. Хочу посмотреть, какова собака. Обычно не вижу этих опытов - делают днем, когда операции.

Помощники к нему с холодком относятся. Почему бы?

Вот стучит. Надоело. Может быть, плохо чувствует себя? До сих пор никто не жаловался. Я приседания делал в камере, и то ничего. Только жарко.

– Коля, начинай травить помалу.

Открывает кран. Звук как у паровоза. После каждой пол-атмосферы - остановка. Есть правила декомпрессии. Правда, они для воздуха, в кислороде можно скорее, если что случится. Еще ждать двадцать минут.

Пойду все-таки взгляну, как операции кончились. Сашу нужно повидать обязательно. Придется идти к нему домой без приглашения. Ты доктор.

– Алла, я вернусь через четверть часа.

Иду. Здорово это, с камерой. Теперь бы построить настоящую. Нужно бумагу министру сочинить - просить деньги. А перед тем показать коллегам-профессорам, чтобы поддержали.

Мария Васильевна встречается в коридоре - выходит из операционной. На лице следы от тесемок маски. Деловито-возбужденное выражение.

– Что было? Не ошиблись в диагнозе?

– Нет, все точно. Отверстие в перегородке большое - два на три сантиметра. Пришлось заплату вшивать.

– Как это ты меня не вызвала - удивляюсь!

– Ну полно вам смеяться. Я боюсь этих операций. Как запустят машину, так поджилки и задрожат.

– Ладно, привыкнешь. Как мальчик? Другие операции закончились?

– Проснулся. Скоро вывезут. А другие? Семен и Петро закончили, а Вася зашивает рану. Все хорошо, не ходите.

Возвращаюсь вниз к опыту. Когда уже привыкну полностью полагаться? Как АИК, так беспокойство, нужно узнать, посмотреть. Пора бы доверять.

Пришел как раз вовремя. Дверь камеры открыта, и Виктор вылезает наружу. Надя уже снаружи, халат прилип к телу, просвечивают трусы и лифчик. Как на пляже. Хорошая фигура. Женственная. Виктор тоже совсем мокрый. Из камеры идет влажное тепло.

– Все бы ничего, но жарко. Нужно охлаждение строить.

– Вот вы и побеспокойтесь.

Я залезаю внутрь. После улицы здесь полутьма. Собака в сознании. Она привязана, но крутит головой, водит глазами. Ртутный манометр присоединен к артерии, показывает около девяноста. Это нормально.

– Вот смотрите, график давления.

Интересная кривая. Алла мне рассказывала. Особенно страшно это последнее падение, когда ртуть упала до двадцати миллиметров. Пес был обречен, бесспорно.

– Нужно сделать контрольные опыты, как с отеками легких. Кстати, для прошлых опытов графики начертили?

– Да, уже.

– Алла, дай папку с графиками.

Показывает. Отек легких: кривая насыщения артериальной крови стремительно падает с девяноста до сорока. Венозная - около двадцати. Полчаса ожидания - изменений нет. Камера. По мере повышения давления кислорода растет насыщение артериальной и венозной крови.

– Как открыли дверь, собака встала и пошла. И больше ничего не было. А контрольные все три погибли.

Сильно, слов нет.