Мысли о войне

Впрочем, вызывающая политика Франции в Марокко одобрялась далеко не всеми французскими политиками. L’impatience des réalisations (жажда немедленной реализации), как назвал ее один остроумный француз, была не по вкусу тем, которые работали над постепенным изменением соотношения сил во вред центральным державам, и которым мешал слишком быстрый ход событий в Марокко. Существовала также небольшая группа финансистов и политиков, не чуждых идее совместной работы с немецким капиталом в известном ограниченном числе предприятий. Колониальное сотрудничество также казалось вполне возможным. Индустриальные связи были уже налицо, и открывались перспективы дальнейшего их развития. Но и поклонники таких комбинаций считали нужным подчеркнуть, что великий, разъединяющий оба народа вопрос оставался все же открытым. Рано или поздно европейская распря должна была вспыхнуть, а пока можно было при случае завязывать небольшие политические и деловые сношения. Мысль о всеобщем соглашении встречала отпор каждый раз, как только она возникала; любезность, оказывавшаяся, в особенности императором, в отношении выдающихся французов, посещавших Германию, в лучшем случае отмечалась с вежливостью, но всегда с недоверием. Стихийного течения событий нельзя было изменить – оно определенно шло в направлении шовинизма. Кабинет, заключивший договор относительно Марокко ценой весьма скромной, собственно говоря, жертвы за счет французской колониальной территории, должен был вскоре подать в отставку. Люди, которые вели переговоры с немцами, уже этим самым стесняли французских политиков.

Новый министр-президент был надеждой националистов и не скрывал своих антигерманских тенденций. С совершенно определенным намерением Раймон Пуанкаре выставлял на вид свое происхождение с лотарингской границы. Явно националистический дух сквозил во всех его заявлениях их действие можно было ясно проследить в Эльзас-Лотарингии. Г. Пуанкаре, конечно, не стеснялся пожать плоды трудов своего предшественника в отношении протектората над Марокко. Но более всего он заботился о военном усилении Антанты. Французская литература справедливо приписывает ему, в качестве главной заслуги, выяснение вопроса о союзной помощи Англии путем обмена нотами между Греем и Камбоном. К этому следует еще прибавить и договоры о дислокации морских сил, позволившие значительную часть английского флота сосредоточить в Северном море. Каких успехов достигло развитие шовинизма в 1913 г. – стало особенно ясно, когда г. Пуанкаре значительным большинством голосов был выдвинут на пост президента республики. Совершенно открыто заявлялось, что президентские выборы определялись соображениями внешней политики, Франция под руководством этого президента была готова на самые тяжелые жертвы. Еще будучи председателем совета министров, Пуанкаре из своей поездки в Россию привез – по совершенно достоверным сведениям – обязательство ввести и во Франции трехлетнюю воинскую повинность. Он твердо решил использовать Францию в военном отношении до последнего предела. Он встретил поддержку в лице социалистического министра-президента, а также в лице ближе стоящего к нему в политическом отношении г. Барту, кабинет которого и провел трехлетнюю воинскую повинность приблизительно в то самое время, когда германский рейхстаг принял последний крупный военный законопроект. Не взвесив до конца всех бедствий, ожидающих не только побежденных, но и победителей, он подготовил войну, способствуя созданию общего положения, угрожающего миру.

С первого же дня, по ходу моих переговоров с г. Камбоном, я мог ясно заметить изменение тона французской печати, происшедшее одновременно с восхождением г. Пуанкаре к власти. До того времени французский посол много раз распространялся на тему, что путем личных сношений между руководящими государственными деятелями, в налаживании которых сам он готов взять на себя посредническую роль, можно достигнуть лично ему столь желательного взаимного понимания. И, без сомнения, своим упорным терпением и благожелательностью он способствовал мирному окончанию затянувшихся переговоров относительно Марокко. С тех пор посол, однако, заметно изменился. К старому мотиву «личных отношений» он больше не возвращался и, посещая меня после своих частых поездок в Париж, хотя и оставался по-прежнему предупредительным, но, как только речь заходила об общественном настроении во Франции, становился, несмотря на всю изысканную находчивость французского «ésprit», односложным и избегал всякого намека-на уверения, будто и министерство Пуанкаре руководится такими же миролюбивыми планами, какие он неоднократно приписывал прежнему кабинету.