Мысли о войне

«Так как обе державы одинаково имеют желание обеспечить мир и дружбу между собою, то Англия заявляет, что она не сделает сама, без вызова со стороны Германии, нападения на нее и воздержится от агрессивной политики против последней. Нападение не предусматривается ни в одном договоре или комбинации, к которым Англия в настоящее время причастна, и в дальнейшем она не примет участия ни в каком соглашении, имеющем целью такое нападение».

Эта формула, которая нас обезопасила бы от ничем не вызванной воинственной политики самой Англии, но не от враждебной позиции ее в случае франко-русского нападения на нас, не могла достаточно разрядить напряженную атмосферу, создавшуюся в мировых отношениях. Ввиду этого мы предложили дополнение, что Англия сохранит доброжелательный нейтралитет, «если Германия будет вовлечена в войну против своей воли». От этого дополнения сэр Эдуард Грей, однако, отказался наотрез, из опасения, как он разъяснил нашему послу, этим поколебать существующую дружбу с другими державами.

Это был решающий момент.

Если для английского образа мыслей о войне и мире достаточно характерен уже тот взгляд, что отказ от ничем не вызванной агрессивной политики представляет собою доказательство особой дружбы, то приведенный, как причина для отклонения нашего дополнения к договору, аргумент вскрывал те неожиданности, которые Англия считала возможными, как следствие франко-русского союза, и обнаруживал одновременно позицию Великобритании в entente cordiale (в сердечном согласии). Опасение сэра Эдуарда Грея только в том случае имело основание, если он учитывал возможность войны, навязанной друзьями Англии, и считал себя и в этом случае обязанным поддерживать дружественные державы. Если такие предпосылки были неправильны, то становится непонятным, почему так сильно ограниченный договор о нейтралитете, как предложенный нами, мог вызвать разногласия с Францией и Россией. И в этом резко проявилась противоположность английской и немецкой политики. Германия стремилась ослабить антагонизм между сложившимися группами держав и даже, по возможности, устранить его совсем. Успех наших стремлений одинаково способствовал бы как соблюдению наших собственных интересов, так и сохранению всеобщего мира. Англия, напротив, выдвигала на первый план ненарушимость той группировки, в которой она сама участвовала, а так как эта последняя острием своим была направлена, как всему миру было известно, против Германии, то это означало продолжение прежнего антагонизма. То была ее прославленная политика balance of power (равновесия сил).

К такому заключению должен прийти и тот, кто усвоил себе взгляд (и находит его подтверждение в событиях войны), что миссия Хольдена являлась для английских государственных деятелей лишь предлогом – путем фиктивных переговоров помешать осуществлению нашего нового морского законопроекта. Этот взгляд получил недавно подтверждение в одном английском, произведении, которое, защищая Хольдена против английских обвинений, приходит, в общем, к выводу, что задачей Хольдена было поддержать хорошее настроение в Германии, пака Англия не закончит своих приготовлений на случай войны[4]. Возражать против такого толкования, хотя и противоречащего моим личным впечатлениям, тем менее входит в мою задачу, что оно исходит из источника, близкого к бывшему английскому военному министру. Я, с своей стороны, до сих пор склонен думать, что Англия искренне делала попытки сближения. Они потерпели крушение, потому что Англия не хотела признать необходимые следствия, вытекающие из этого сближения. Последнее лишило бы Францию и Россию уверенности, что в своей враждебной Германии политике они смогут в будущем рассчитывать на поддержку Англии. Но это было как раз то, чего Англия не хотела и, как доказывают опасения Грея по поводу нашего дополнения о нейтралитете, не могла допустить, связанная принятыми на себя обязательствами; это и была причина, по которой попытка сближения окончилась так неудачно.