Мысли о войне

Раз Германия, таким образом, натолкнулась на неуклонную тенденцию к дальнейшему расширению и военному упрочению системы европейских коалиций, вместо стремления к уничтожению ее воинственного характера, то, естественно, германская политика не могла в одиночестве продолжать идти по той дороге, по которой никто с ней идти не хотел. Приходилось открыто смотреть в глаза жестокому факту, что поведение правительств определялось не какой-нибудь великой всечеловеческой идеей, а наоборот: все искусство государственного управления сводилось к желанию осуществить свои вожделения силой оружия. Германская политика была вынуждена ограничиваться паллиативными мероприятиями, надеясь путем отсрочек и замедлений избежать в конце концов грозной опасности. Но если, ей не суждено было в интересах мира преобразовать враждебную ей группировку держав, то, с другой стороны, она не могла допустить и ничего такого, что повело бы к ослаблению ее собственной группы. В этом лежит причина того факта, что сохранение союза с Дунайской монархией оставалось краеугольным камнем нашей политики. Еще во время балканских войн мы успешно противодействовали всем стараниям России, направленным в ущерб Австро-Венгрии. Однако и России с ее ориентированной на Константинополь политикой мы показали нашу готовность к уступкам, неоднократно заявляя русскому кабинету, что мы не намерены создавать ему затруднений в вопросе о проливах. Мы продолжали, таким образом, нашу традиционную политику, стараясь, чтобы более заинтересованные в этом вопросе державы не могли нас стравить из-за него с Россией[11]. Но у нас не было средства против этого стремления России к войне. Если она ставила, перед нами этот роковой вопрос, то мы вынуждены были на него ответить.

Могли ли мы в ответ на него пожертвовать Австрией? Если бы мы допустили распад Австро-Венгрии, славянский мир добился бы победы, имеющей вековое значение. Для европейского запада этот легкий триумф Москвы представлял бы начало эпохи тяжелого русского ига. Германия после падения Австрии играла бы роль послушного вассала Востока. В иной форме и в условиях изменившейся европейской жизни повторилась бы тогда для нас эра Николая I, быть может, уже под именем Николая III. В случае же проявления со стороны Германии строптивости, ее покорители могли бы по собственному усмотрению выбрать любой день, чтобы вычеркнуть ее из числа великих держав.

Подобная капитуляция представлялась мне невозможной.

Широко распространенная легенда ставит возникновение войны в связь с Коронным советом, состоявшимся 5 июля 1914 г. в Потсдаме. Даже немцы поверили этой сказке, хотя наши противники, которые, наверно, набросились бы на эту находку, в своих официальных публикациях ничего не сообщают о подобном совещании, и хотя самое поверхностное исследование обнаружило бы, что большинство перечисляемых участников не было в это время ни в Берлине, ни в Потсдаме.

В действительности же дело происходило следующим образом: