Мысли о войне

27 июля император возвратился из путешествия на север. Я ему посоветовал предпринять это путешествие, чтобы избежать шума, который могла вызвать отмена с давних пор ежегодно предпринимавшейся в этом месяце поездки. Французская печать склонна изображать дело так, что с возвращением императора повеяло сразу более резким ветром. В своих непрерывных личных сношениях с государем я ничего подобного не чувствовал. Наоборот, он не хотел упустить ни одного шага, способного содействовать сохранению мира. Наше сильное давление на Вену вполне соответствовало его глубочайшим убеждениям; попытка личного воздействия на царя и английского короля возникла исключительно по личной его инициативе. Конечно, ему хорошо были известны как слабость и непостоянство царя, так и ограниченное конституцией значение короля Англии, при котором действительное влияние на дела могла оказывать только особенно сильная личность. Но он не хотел оставить неиспытанным ни одного пути. Ему – глубоко и страстно преданному идее мира – было совершенно непонятно, как его родственники на русском и английском тронах могут не быть проникнуты таким же чувством ответственности и не стремиться сделать все возможное для предупреждения мировой катастрофы. Его слова и в самом деле заставили царя задуматься. Они побудили последнего, как нам теперь известно из процесса Сухомлинова, отдать распоряжение о приостановке исполнения отданного уже приказа о всеобщей мобилизации. Однако высшие военные власти не послушались, хотя и лгали ему, что его приказы выполняются. Утром 31 июля генералы Сухомлинов и Янушкевич, при содействии Сазонова, окончательно убедили царя в необходимости мобилизации. Насколько мне известно, Сазонов не возражал против этих показаний.

На основании тех выводов, которые мы сделали из русской всеобщей мобилизации, враги наши утверждают, что мы вызвали войну и являемся ее виновниками. Есть и немцы, которые стали на эту точку зрения наших врагов. Другие немцы, как известно, держатся мнения, что не было необходимости требовать отмены русской мобилизации и объявлять войну, когда наше требование не было выполнено.

Для русской общей мобилизации можно допустить только три разумных основания: или это был со стороны России просто блеф, т. е. она желала произвести эффект, надеясь этим побудить центральные державы к уступчивости; или она считала себя в угрожаемом положении; или, наконец, определенно хотела войны. Иных возможных объяснений, как мне кажется, нет.

Первое из них может допустить лишь тот, кто полагает, что г. Сазонов не уяснил себе вполне последствий русской мобилизации. Но этому противоречат все известные обстоятельства. Уже 26 июля я дал поручение графу Пурталесу поставить на вид, что подготовительные военные меры со стороны России принудят нас к ответным мероприятиям, т. е. к мобилизации армии. Мобилизация же равносильна войне. Граф Пурталес выполнил это поручение немедленно и не пропускал ни одного дня, чтобы не напоминать русскому министру, какая ужасная ответственность ложится на его совесть за эти подготовительные к мобилизации меры. 29 июля я повторил предостережение и подчеркнул, что дальнейшее развитие подготовки к мобилизации в России заставит Германию также мобилизоваться и что тогда европейская война станет неизбежной. Точно также английское и французское правительства не оставляли г. Сазонову никакого сомнения относительно их мнения о мобилизации, – к сожалению, не произнося того слова, которое могло бы приостановить мобилизацию. 25 июля сэр Бьюкенен выразил г. Сазонову «серьезную надежду на то, что Россия своей мобилизацией не вызовет преждевременной войны», и «сделал все возможное, чтобы призвать министра к осторожности, предупреждая, что если Россия начнет мобилизоваться, Германия не будет довольствоваться одной мобилизацией и не даст России время закончить свою, но, вероятно, тотчас объявит войну»[18]. Французское правительство, правда, не так ясно, но все-таки достаточно определенно «полагало, что было бы уместно, если бы Россия, принимая свои меры предосторожности и обороны не делала при этом таких распоряжений, которые дали бы Германии повод к общей или частичной мобилизации ее военных сил»[19]. Затем, надо предполагать, г. Сазонов был осведомлен о том, что было установлено в порядке высочайшего повеления, за подписью самого царя. А русский указ о мобилизации от 30 июля 1914 г.[20] гласит: «Высочайше повелевается объявление мобилизации одновременно с тем считать за объявление состояния войны с Германией». В качестве общей задачи войск северо-западного фронта указ этот устанавливает: «По окончании концентрации войск переход их в наступление против вооруженных сил Германии с целью перенести войну на германскую территорию». Впоследствии утверждали, что указ этот был отменен. Во всяком случае он доказывает, что в Петербурге отдавали себе полный отчет о значении мобилизации. Допустить недостаточную осведомленность г. Сазонова, таким образом, невозможно, и теория блефа тем самым отпадает.