Мысли о войне

Хотя война надвигалась на Германию с востока, но именно на западе положение ее оказалось всего более трудным. Когда на наш запрос мы получили от французского кабинета известный ответ, что Франция поступит так, как ей подсказывают ее интересы, нам не оставалось другого выбора, как объявить себя в состоянии войны с ней. Таким образом мы оказались наступающей стороной, хотя и считали себя вправе ссылаться на агрессивные действия французских войск[32]. Не думаю, чтобы можно было избежать такого положения. Быстрота военных решений, к которым принуждала нас русская мобилизация, не представляла нам возможности занять выжидательную позицию в своих боевых операциях против Франции и не давала вообще времени для таких дипломатических шагов, которые могли бы улучшить в этом отношении наше положение. Как это свойственно существу всякого нападения, нападающая сторона – Россия – диктовала нам наше поведение.

Нашему вступлению в Бельгию часто приписывается решающее значение для всего хода всемирной катастрофы. При рассмотрении именно этого вопроса необходима особая объективность как с нашей стороны, так и со стороны врагов.

Наши военные имели, как я давно уже знал, только один военный план, базирующийся на вполне верном и теперь оправдавшемся предположении, что предстоящая Германии война должна будет вестись на два фронта. Военный план состоял в следующем: наивозможно быстрое наступление на западе; в первое время его проведения – оборонительная тактика на востоке и только после удачи западного наступления – переход в наступление в большом масштабе и на востоке. Только такая стратегия представляла возможность преодолеть численный перевес врагов. Однако для удачного проведения наступления на западе настоятельно требовался, по мнению военных, поход через Бельгию. Политические и военные соображения вступали в этом вопросе в резкое столкновение. Несправедливость по отношению к Бельгии была явная, и общеполитические последствия ее ясно можно было себе представить. Начальник генерального штаба, генерал фон Мольтке, не мог с этим не согласиться, но указал на абсолютную неизбежность этого с военной точки зрения. Я принужден был примкнуть в своем мнении к нему. Для всякого сколько-нибудь трезво рассуждающего наблюдателя страшная опасность войны на два фронта была так ясна, что критиковать с гражданской точки зрения военный план войны, со всех сторон продуманный и признанный необходимым, значило бы взять на себя слишком большую ответственность; в случае военной неудачи единственной причиной ее считалось бы расстройство этого плана. В настоящее время военные круги обсуждают вопрос, не правильнее ли была бы с самого начала обратная стратегия. Решать это – не мое дело. Но, как мне кажется, опыт нашего польского похода в 1915 г. не дает основания думать, что отношение России к нашему наступлению летом 1914 г. дало бы нам возможность успешно отразить неизбежное наступление французов. Тем более подобные соображения не могли побудить меня в 1914 г. взять на себя ответственность, оспаривая единственный представленный мне военными авторитетами план.

Итак, ультиматум Бельгии был политическим выполнением решения, признанного необходимым с военной точки зрения. 4 августа я открыто сознался в причиненной нами несправедливости, но одновременно характеризовал наше положение, как безвыходное, тем самым искупающее нашу вину, – и эти слова я готов повторить и теперь. Отрицать безвыходность нашего положения может только тот, кто с определенным умыслом не желает видеть тогдашней военной обстановки; но и оспаривать причиненную нами несправедливость – нет достаточно веских оснований. Мнение, что мы могли ссылаться на устаревшие и потерявшие силу договоры о крепостях, не выдерживает критики. То была бы дипломатическая уловка, и действие ее не длилось бы свыше одного дня. О каких-нибудь нарушающих нейтралитет действиях Бельгии нам 4 августа ничего не было известно.