Мыслитель Миров и другие рассказы

Я краснею – ничего не могу с этим поделать: «Думай, что хочешь».

«Может быть, только с одним мужчиной».

«Если он тебя здесь найдет, он устроит тебе хорошую взбучку».

Пул смотрит на меня с любопытством, смеется, потягивается, разводя великолепные руки, напрягая выпуклые мышцы плеч. Он гордится своим телосложением.

«Не притворяйся, Изабель. Я тебя знаю – ты все еще воображаешь себя девственницей…»

Часы бьют полночь. Кто-то стучится в дверь. Пул резко оборачивается, смотрит сначала на дверь, потом на меня.

Я испуганно поднимаюсь на ноги и тоже смотрю на дверь.

«Кто это?»

«Я… в самом деле, не знаю». Я ни в чем не уверена. Но уже полночь, наступило первое декабря. Кто еще это может быть? «Это… это разносчик молока». Делаю медленный шаг к двери. Конечно же, я не намерена ее открывать.

«Разносчик молока, вот как? В полночь?» Пул вскакивает, хватает меня за руку: «Пора платить по счету за молоко, надо полагать».

«Вот именно», – странным, сухим тоном отзываюсь я.

«Может быть, ему понравится, если я с ним рассчитаюсь».

«Я об этом позабочусь, Пул». Пытаюсь вырваться, прекрасно зная, что Пул не позволит мне делать то, чего, по его мнению, я хочу: «Пусти меня!»

«Я заплачý за твое молочко… В конце концов, дорогая, – ласково говорит он, – я твой муж».

Он отталкивает меня к стене, идет к двери. Я закрываю лицо ладонями.

Дверь открывается настежь. Пул говорит: «Ага! Вот он какой, разносчик молока…» Его голос прерывается. Слышу резкий вздох ужаса. Не открываю глаза.

Пул платит по счету за молоко.

Дверь закрывается – медленно, со скрипом. С веранды доносится шорох быстрых шагов по скрипучему снегу.

Через некоторое время я встаю, пододвигаю стул к двери так, чтобы спинка упиралась под ручку, развожу огонь поярче. Сижу и смотрю на пламя. Не подхожу к окну.

В окно пробиваются холодные желтые лучи рассветного солнца. В комнате холодно. Развожу ревущий огонь, завариваю кофе, смотрю вокруг. Я тут много потрудилась, но пожитков у меня мало. Сегодня приедет Ховард. Он мне поможет.

Солнце ярко светит в окно. Наконец собираюсь с духом – открываю дверь, выхожу на веранду. Снег ослепительно сверкает. Кто знает, где теперь Пул, что с ним? Около двери – путаница следов, но дальше на веранде и на ступенях лежит чистый, никем не потревоженный снег. Автомобиль Пула с откидным верхом стоит на обочине дороги.

На бутылку налеплен счет за молоко с пометкой:

«УПЛАЧЕНО СПОЛНА».

Возвращаюсь в коттедж, пью кофе, поглаживаю Хомера и Мозеса. У меня трясутся руки.

ТАМ, ГДЕ УПАДЕТ «ГЕСПЕРУС»

Смотрители не позволяют мне себя убить. Я пытался покончить со своим существованием всеми возможными способами, от простейшего вскрытия яремной вены до применения хитроумных предписаний йоги, но до сих пор им удавалось сорвать мои самые изобретательные планы.

Меня все больше раздражает это положение вещей. Что может быть более личным, поистине не принадлежащим никому другому имуществом, чем собственная жизнь? Жизнь – основное достояние человека, он имеет право сохранять ее или отказываться от нее по своему усмотрению. Если моими желаниями будут и впредь пренебрегать, пострадать придется кому-то другому, а не мне. Гарантирую!

Меня зовут Генри Ревир. Моя внешность ничем не примечательна, мои умственные способности тоже нельзя назвать выдающимися, а в эмоциональном отношении я вполне уравновешен. Я живу в доме из синтетической оболочки, украшенной деревом и нефритом, посреди приятного для глаз сада. С одной стороны открывается вид на океан, с другой – на долину, усеянную примерно такими же домами, как мой. Меня не держат взаперти, хотя смотрители наблюдают за каждым моим движением. Их первоочередная задача заключается в предотвращении моего самоубийства – так же, как моя первоочередная цель состоит в совершении самоубийства.

В этой игре все преимущества – на стороне смотрителей: они руководствуются детальным анализом моих психологических характеристик и следят за мной из проходов за стенами, пользуясь целым арсеналом устройств и приборов. Они – представители той же расы, что и я, по существу – мои кровные родственники. Но они неизмеримо чувствительнее и проницательнее меня.

Моя последняя попытка была достаточно ловкой – хотя я уже прибегал раньше, безуспешно, к тому же методу. Я глубоко прикусил язык и хотел инфицировать рану, положив в рот комочек садовой почвы. Но смотрители либо заметили, как я засунул в рот то, что подобрал в саду, либо обратили внимание на необычное напряжение моих челюстных мышц.

Они действовали без предупреждения. Я стоял на террасе и надеялся, что нагноение во рту останется незамеченным. Затем, без какого-либо сознательного перехода, я очнулся, лежа на койке. К этому времени грязь из моего рта уже удалили, а ранка на языке зажила. Меня анестезировали, пользуясь подавляющим мышление излучением, после чего эффективное лечение, при содействии моего почти неуязвимого организма, нанесло мне очередное поражение.