Мысы Ледовитого напоминают

Заканчивая, вспомним последний пункт у Соколова (см. выше, с. 93), где одной из причин успеха экспедиции назван «дух великого Петра». Жаль, что замечательный историк флота не пояснил, что имел в виду. Как мы знаем из Очерка 3, её участники относились к Петру различно. Пример же с Большим Камчатским нарядом (см. Приложение к Очеркам 3 и 4., п. 4) показывает, что даже при жизни Петра указанный «дух» работал неважно: стоило свирепому царю сменить интерес и убрать двух начальников Наряда, как предприятие, прежде весьма успешное, распалось. А ведь ВСЭ ушла в путь через 8 лет после смерти Петра, во время упадка исследовательской активности государства. Почему она не распалась?

Можно, конечно, заметить дух Петра в бесчисленных доносах и в манере ВСЭ обирать население без вопроса, сможет ли оно выжить, — именно так при Петре собирали подати, губя народ (напомню: Россия потеряла при Петре четверть населения). При Анне Иоанновне власть понемногу старалась подати упорядочить (что видно при чтении книги П-2), однако руководство ВСЭ (сплошь моряки петровской поры) сочло возможным свирепствовать, как прежде.

Всё так, но Соколов явно полагал духом Петра не это, а что-то привлекательное. В самом деле, был в ВСЭ незаметный постороннему «дух», который направлял её и вёл. Заметьте: хотя не видно ни одного человека, который опекал бы или возглавлял её с начала и до конца, хотя не видно источника, годного безотказно пополнять её средства и непомерно растущие нужды, а она шла и шла.

Она шла, как идет к станции назначения поезд, в котором меняются и паровозы, и машинисты, и большинство пассажиров. Но движение поезда обеспечивает вся система государства вообще и железной дороги в частности, а что послужило в нашем случае углем, рельсами, службой тяги, прочими службами? Полного ответа у меня и здесь нет, но кое-что у историков найти можно (правда, не у историков Арктики). Попробую наметить путь, но не более.

Вернемся на минуту к Великой Западной экспедиции китайцев. Существенно, что её задумал и направил великий и ужасный император Чжу Ди (он же Юн Лэ), а вёл с самого начала и до конца адмирал Чжэн Хэ — их волею она, можно сказать, и состоялась, тогда как следующий император её сразу же прекратил (1423 год). Всех троих довольно легко понять: Чжу Ди подчинил всё и вся возвеличению самого себя и Китая, к тому же был любознателен, чем и воспользовался Чжэн Хэ, ярый путешественник и полководец [Ming, 2005]. (Кстати, китайские историки тоже склонны излагать эту экспедицию, в значительной мере военную, как мирную и противопоставлять ее злодеяниям европейцев.). Но Чжу Ди перенапряг силы государства, это вынудило его преемников к прекращению данной стратегии, и точно так же было в России после Петра. Всё вроде бы ясно.

Однако, хотя многие деяния Петра столь же бездумно разорительны, как и у Чжу Ди[125], как раз петровские поиски путей в Китай и Индию были скромны по затратам. А чудовищно затратная ВСЭ, побуждающая вспомнить экспедицию Чжэн Хэ, задумана и состоялась после Петра, в годы неизбежной реакции. Почему же она не распалась, как распались Большой наряд и многое другое?

Замечено, что иногда у того или иного народа резко возрастает активность, что она бьёт фонтаном несколько веков, а затем угасает. Историк-публицист Лев Гумилёв называл данный эффект взрывом пассионарности [4–11, с. 187]. Не будучи приверженцем учения о пассионарности в целом, всё же не могу не признать, что сами взрывы активности народа — достоверный факт.

Все первопроходцы были в какой-то мере пассионариями, а их вожаки — пассионариями в полной мере. Их обилие в Сибири XVI–XVIII веков можно считать следствием такого же пассионарного взрыва, какой прежде был сперва у скандинавских викингов, а затем у конкистадоров и прочих героев Великих географических открытий, свершенных из Западной Европы. И точно так же наши пассионарии искали выход своей активности вне родины, что бывает далеко не всегда. (Вспомним хотя бы итальянское Возрождение — всплеск культуры.)

Этому-то рывку вовне и надо искать объяснение. Укажу самое простое и наглядное (хотя можно назвать и другие): русский Sturm und Drang — это был, прежде всего, Drang nach Osten[126], что стало следствием Смуты начала XVII века, не оставившей для русской активности никаких других направлений. Причём дело даже не столько в ужасающем разорении страны перед Смутой и в её ходе, сколько в последовавших за Смутой процессах закрепощения населения и бюрократизации государства. Активные люди бежали в Сибирь как от нищеты и гнёта (это общепризнано), так и от мертвящей бюрократизации, однако государство быстро настигало их и там. Мне уже случилось писать: