Мысы Ледовитого напоминают

Единственным, кто открыто противостоял барону, был Коломейцев, и вот Толль стал избавляться от него с упорством, для учёного интеллигента неслыханным.

Этот поучительный конфликт, окрасивший в мрачные тона всю экспедицию, известен нам, в основном, со слов Колчака и Бегичева, причём главный текст (путевые записки Колчака) опубликован лишь недавно, а до этого пересказывался произвольно теми немногими, кто имел доступ к колчаковским документам.

Поскольку Колчак высказался там о Коломейцеве негативно — что он

«будучи крайним формалистом, стал на точку зрения командира военного судна»; «Коломейцев с первых же дней плавания ясно показал своим отношением ко мне, что на всякую работу, не имеющую прямого отношения к судну, смотрит как на неизбежное зло»[191]; «я считаю, что точка зрения Н. Н. Коломейцева была совершенно неуместная на судне, имеющем чисто научные цели» (Колчак. Русская полярная…, с.77, 85),

то эти немногие авторы внушали остальным, что в конфликте виноват был Коломейцев. Однако публикация записок открыла, что дело далеко не так просто. Колчак выступает в них отнюдь не сторонником Толля. Он пишет, что Коломейцев,

«прекрасный моряк, положивший всю свою энергию и знание на судно…. не мог войти в положение члена научной экспедиции, и об этом можно было только сожалеть. С другой стороны, барон Толль стоял только на научной стороне и, по существу дела, совершенно не мог входить в судовую жизнь. Первое время барон Толль почти ни во что не вмешивался и редко даже выходил на мостик» (там же, с. 85).

Столкновение было неизбежно. Первый случай оказался связан с дракой матросов перед уходом с Кольского берега. Провожая двоих, списанных на берег (один за пьянство, другой по болезни), они перепились до ножевой драки.

«Случай самый обыкновенный и для нас не имел никакого значения — завтра мы должны были уходить в море и всё кончилось. Но на барона Толля эта драка с ножами произвела, по-видимому, очень тяжёлое впечатление. Несколько саркастическое замечание Н. Н. Коломейцева по поводу этого случая вызвало весьма корректный разговор… Оба в течение двух часов в вежливой форме наговорили друг другу кучу всякой дряни, в конце концов Толль заявил, что он считает дальше плавать с Коломейцевым невозможным и списывает его» (там же, с. 86).

В этот раз положение спас Колчак: поскольку «Матисен, как всегда, слишком был благоразумен, и сначала ни во что не вмешивался, выжидая, что будет», Колчак заявил, что просит списать и его, ибо невозможно «плавать на судне, где удаляют командира с первых дней плавания». Тем самым, экспедиция прекращалась, поскольку «с одним офицером плавать было невозможно», а найти других было негде. После целой ночи коллективных уговоров начальники помирились «пожалуй, даже с излишней трогательностью». Коломейцев пробыл командиром ещё полгода.

Разумеется, заслуги Толля огромны. Под его руководством экспедиция сделала удивительно много, а к Нансену, которого он пытался копировать, тоже были впоследствии претензии — как по экспедиции, так и по дальнейшей политической деятельности. И в безумном походе на остров

Беннета Толль тоже копировал как раз Нансена, который покинул «Фрам» ради похода на Полюс, тоже скорее спортивного[192] и почти безумного. Нансен в том походе уцелел чудом, а чудеса не повторяются.